Как, в какое время Я. X. Юровский стал искать новое решение?
В первом случае, в 1920 г., он писал, что, «кончив операцию и оставив охрану», «поехал с докладом в Уралисполком, где нашел Сафарова и Белобородова», и там стал решать вопрос о перезахоронении77. Во втором же случае, в 1934 г., он описывал все подробнее, мотивированнее, иначе:
«Надумали взорвать шахты бомбами, чтобы завалить. Но из этого, разумеется, ничего не вышло. Я увидел, что никаких результатов мы не достигли с похоронами, что так оставлять нельзя и что все надо начинать сначала. А что делать? Куда девать? Часа примерно в два дня я решил поехать в город, т.к. было ясно, что трупы надо извлекать из шахты и куда-то перевозить в другое место, т.к. кроме того, что и слепой бы их обнаружил, место было провалено, ведь люди-то видели, что что-то здесь творилось. Заставы оставил, охрану на месте, взял ценности и уехал. Поехал в облисполком и доложил по начальству сколь все неблагополучно. Т. Сафаров и не помню кто еще послушали, да и так ничего не сказали. Тогда я разыскал Филиппа, указал ему на необходимость переброски трупов в другое место. Когда он согласился, я предложил, чтобы сейчас же отправить людей вытаскивать трупы. Я займусь поиском нового места. Филипп вызвал Ермакова, крепко отругал его и отправил извлекать трупы»78.
Обратимся к воспоминаниям Ермакова: «С 17 на 18 июля я снова прибыл в лес... когда всех вытащили, тогда я велел класть на двуколку, отвезли от шахты в сторону, разложили на три группы дрова, облили керосином, а самих — серной кислотой; трупы горели до пепла и пепел был зарыт... все это происходило в 12 часов ночи с 17 на 18 июля 1918 года. Восемнадцатого я доложил в исполком»79. Напомню, что Ермаков приписывал себе и заслугу находки горючего. В указанное Ермаковым время не было у шахт ни Юровского, ни других видных похоронщиков-чекистов, ни специально подобранной новой команды. И попытка нового захоронения, и окончательное захоронение произошли позднее (в итоге — более чем на сутки), чему служит масса доказательств. Не мог Ермаков погрузить все 11 трупов на одну двуколку и отвезти куда-то по болотистой, вязкой земле. Не было найдено где-либо поблизости трех новых больших кострищ. Много было в районе Ганиной ямы маленьких кострищ вокруг, рядом — обглоданные деревья, вытоптанная почва. Все участники следствия однозначно приходили к выводу, что это остатки небольших костров, разводившихся как курево для спасения от комаров и оводов лошадей. Лошадей там было очень много... При наличии лишь небольшого количества горючего вообще, да еще при том, что оно почти все находилось вдали, на автомашинах у железной дороги, при отсутствии запасенных сухих бревен, дров, без специалиста или специальных знаний о методах кремации сжечь 11 трупов, предельно охлажденных и увлажненных, да еще «до пепла», было вообще невозможно. При всем при том Ермаков оставил неоспоримый документ, опровергающий данную и сознательную его ложь: в 1920-х гг., как уже отмечалось, он один, а также с группой сфотографировался на подлинном месте захоронения Романовых — близ переезда № 184 в Поросенковом логу, прямо на шпальном настиле, под которым они и покоились. Но в воспоминаниях Ермакова, как говорится, «что-то есть», когда он пишет, что в урочище производилось сжигание трупов с помощью доставленных туда кислоты, бензина и других горючих материалов. Только это было не тогда, не там и производилось не Ермаковым. План родился в областных верхах.
Новый план возник не сразу. К его выработке подключились Ш. И. Голощекин, А. Г. Белобородов, П. Л. Войков и С. Е. Чуцкаев. И он рождался как комбинированный. В основе оставалась идея погребения трупов в шахте, только другой, глубокой и непременно затопленной. Но раздумывали и над возможностью просто уничтожения — сжигания если не всех, то части трупов и надежного укрытия их останков после сожжения. Первая возможность показалась вполне реальной, когда Юровский от Чуцкаева узнал, что «на 9-й версте по Московскому тракту имеются очень глубокие шахты», также заброшенные80. Юровский готовится туда отправиться. В то же время Войков, имевший познания в химии, предпринимает меры по подготовке уничтожения трупов — изыскивает кислоты и горючий материал. Уже 17 июля развернулась работа по обоим направлениям, даже с некими вариантами. Дадим слово Юровскому: «Я добыл машину; взял с собой кого-то из облЧК, кажется Полушина, и еще кого-то и поехали (к шахтам по Московскому тракту. — И. П.), не доехав версту или полторы до указанного места, машина испортилась, мы оставили шофера чинить ее, а сами отправились пешком, осмотрели место и нашли, что хорошо, все дело только в том, чтоб не было лишних глаз. Вблизи здесь жил какой-то народ, мы решили, что приедем, заберем его, отправим в город, а по окончании операции отпустим, на том и порешили. Вернувшись к машине, а она сама нуждается, чтобы ее тащить. Решил ждать случайно проезжающей. Через некоторое время кто-то катит на паре, остановил, ребята, оказалось, меня знают, спешат к себе на завод. С большой, конечно, неохотой, но пришлось лошадей отдать.
Пока мы ездили, возник другой план: сжечь трупы, но как это сделать, никто не знает. Полушин, кажется, сказал, что он знает, ну и ладно, т.к. никто толком не знал, как это выйдет. Я все же имел в виду шахты Московского тракта, и, следовательно, перевозку, решил добыть телеги, и, кроме того, у меня возник план, в случае какой-либо неудачи, похоронить их группами в разных местах на проезжей дороге. Дорога, ведущая в Коптяки, около урочища, глинистая, так что если здесь без посторонних глаз похоронить, ни один бы черт не догадался, зарыть и обозом проехать, получится мешанина и все. И так, три плана»81.
По возвращении с Московского тракта Юровский встречается с Войковым. Тот «времени зря не терял». 17 июля по двум требованиям комиссара снабжения, одного из организаторов убийства, члена «тройки» Войкова его подчиненный — служащий Зимин во второй половине дня и еще раз вечером получил в аптеке 11 пудов и 4 фунта серной кислоты. Одновременно приготовлено было несколько бочек бензина, по прикидкам следствия весом «самое меньшее 40 пудов»82. И все это двумя грузовиками ночью и днем 18 июля стали доставлять, но не на новое место — к шахтам по Московскому тракту, а на прежнее. Юровский организовал также присылку к шахте нескольких тележных упряжек от тюрьмы, но без кучеров, с использованием чекистов. Из-за плохой проходимости автомобили остановились примерно на 150 саженей дальше переезда № 184. Вечером один из них вернулся в город. Все следственные материалы говорят о том, что 18 июля у шахты находился только тот автомобиль, который привез трупы, другие два грузовика с горючим и кислотой стояли у переезда. Там остались следы, в том числе след на поляне от разворота в обратную сторону, произведенного вечером 18 июля83. На рудник содержимое доставлялось на лошадях.
Но все ли? Или только бензин для заправки находившегося там большого грузового автомобиля С. И. Пюханова? Неясно. Зачем было везти все туда, а не на новое место, которое было гораздо ближе и в ином направлении? Это обстоятельство подтверждает заявление Юровского о «третьем плане» — намерении захоронить (или уничтожить) трупы у Ганиной ямы. Туда же во второй половине дня 18 июля уехал Юровский. По ряду свидетельских показаний, с ним в автомобиле находились Голощекин и еще ряд лиц. Среди них были новые похоронщики, в том числе из чекистов. По крайней мере двое из них — И. И. Родзинский и Г. И. Сухорукое оставили воспоминания. Давал некоторые сведения и М. А. Медведев, но со слов Родзинского, ибо он после 17 июля в Ганины ямы уже не возвращался. О воспоминаниях Ермакова речь уже шла; они путаны и лживы. Сухоруков с его товарищами был направлен на перезахоронение, которое началось 18-го. Среди этих новых лиц были комиссар его отряда Д. М. Полушин, упоминавшийся Юровским, Ф. Тягунов, А. Баженов, Н. В. Поспелов, И. В. Поспелов, Н. Самойлов, М. Веселков, Д. Пономарев, А. Рябков, Гурьев, Петров, некий Яша и два эстонца — Кильзин и Кют. Все они с отрядом только что прибыли из Кусьвинского завода и были зачислены в отряд при облчека. В числе участников захоронения Сухоруков называет Юровского, Родзинского, Ермакова, Горина и мадьяра, фамилию которого не вспомнил. Затем он называет В. Сунегина: был ли он из его же группы, из прежних похоронщиков — неясно. Среди визовцев такого как будто бы не было. Зато продолжали участвовать в начатом близкие сподвижники Ермакова — А. Е. Костоусов, В. И. Леватных и Н. С. Партии. Наиболее полно и определенно Сухоруков описывает извлечение трупов из шахты: «Приехали утром к шахтам, где были трупы, около шахты пепел, ни костра, братва начала рыться, догадавшись, что здесь сжигали царскую одежду кое-кому попало изрядно, например, Поспелов нашел 2 крупных бриллианта, оправленных платиной, Сунегин нашел бриллиантовое кольцо и т.д. Время шло, работа ударная, нужно было приступить к извлечению трупов, кругом расставили конных и пеших патрулей и приступили к работе, первым спустился в шахту с веревкой в руке Сунегин Владимир, и начали извлекать сначала дрова, цельными плахами, потом работа показалась нудной и длинной, решили взяться прямо за трупы, но на подмогу Сунегину спустился я, и первая попавшая нога оказалась Николая последнего, который и благополучно был извлечен на свет божий, а за ним и все остальные. Для точности можно отметить, что все были голыми, за исключением наследника, который был в одной матроске нательной, но без штанов. По извлечении трупы сложили недалеко от шахт и закрыли палатками, приступили к обсуждению, куда девать. Сначала решили вырыть яму прямо на дороге, закопать и сильно снова заездить, но грунт оказался каменистым, и эту работу бросили, решили дождаться автомобилей и с соответствующим грузом отвезти в В[ерх]-Исетский пруд (еще один, четвертый вариант захоронения? — И. П.).
