Гвен спустилась на две или три ступеньки.
– Вы собираетесь ее арестовать? – холодно и неприветливо спросил Кэм.
– Нет.
– Тогда можешь войти.
Дверь закрылась, и Гвен услышала приглушенные шаги.
– Давай свои хорошие новости, – негромко сказал Кэм.
– Гвен больше не считается подозреваемой.
Она выдохнула и прислонилась к перилам.
– Не знаю, с какой стати вы вообще зачислили ее в подозреваемые, – проворчал Кэм.
Гвен сошла вниз как раз в тот момент, когда Гарри беспомощно разводил руками.
– Мы всего лишь делаем свою работу.
– Ну да, конечно.
– Ты прекрасно знаешь, что мне самому это не нравится, – сказал Гарри и, заметив Гвен, кивнул. – Доброе утро. Извини, что разбудил.
– Приятно услышать хорошие новости.
Кэм привлек ее к себе и обнял одной рукой за плечи.
– А теперь выкладывай плохие новости.
– После разговора с твоей матерью мы вынесли Лили Томас официальное предупреждение. Однако это все, что в наших силах. – Гарри повернулся к Гвен. – Знаю, ты еще раньше говорила мне о нежелательном внимании, но от полиции мало толку, если человек осторожен и настроен решительно.
– Запретительный судебный приказ? – спросил Кэм.
Гарри пожал плечами.
– Не повредит. Ну и я буду присматривать. Неофициально.
– Спасибо. – Кэм посмотрел на Гвен. – Я не верил, когда ты говорила, что Лили настроена против тебя. Думал, ты преувеличиваешь, делаешь из мухи слона. Я ошибался. И мне очень жаль.
Гвен даже растерялась – Кэм менялся на глазах.
Гарри потер ладонью лицо. На щеках и подбородке проступила щетина, глаза покраснели – похоже, ночь у него выдалась бессонная.
– Извини, но больше сделать не могу. Пытался убедить босса, этого мало, но его не подвинешь.
– То есть современным полицейским иметь интуицию не разрешается?
– Вроде того. – Гарри пожал плечами.
Кэм вздохнул.
– А я-то верил Морсу.
– Очень жаль, – повторил Гарри.
На следующий день открывалась Рождественская ярмарка. Гвен приняла душ и приготовила отобранные к продаже вещи, работая все это время на автопилоте и надеясь за счет активности отвлечься от других мыслей. Помогало плохо.
По пути на ярмарку Гвен завернула в больницу. Кэти оставалась в том же состоянии, а вот Руби выглядела заметно хуже.
– Давай я посижу с ней немного, ладно? А ты отдохнешь.
Руби молча покачала головой.
Нет ничего хуже чувства собственного бессилия. Рука и лоб у Кэти были прохладными на ощупь.
– Температуры нет, – сказала Руби. – И ничего нового они сказать нам не могут. Твердят только, что надо ждать.
Гвен кивнула, но ничего не сказала, боясь, что расклеится. Руби это бы точно не помогло.
– Я еду на ярмарку. Открою палатку на пару часов. Телефон у меня с собой. Позвони, если что-то понадобится.
– Позвоню.
Поцеловав Кэти, Гвен шепнула ей на ухо:
– Просыпайся.
Рождественская ярмарка в Бате проводилась на мощеной площади перед монастырем. Впервые увидев расставленные по периметру маленькие деревянные домики, она подумала, что ошиблась, и отправилась в большой садоводческий центр. Но потом, присмотревшись к симпатичным стендам и мигающим огонькам, признала, что была неправа и что все выглядит очень даже по-рождественски.
– И очень утонченно, дорогуша, – сказала Мэри-Энн. – В милом, чудесном Бате вульгарности нет места, комитет ее просто не допустит. В этом отношении они даже хуже, чем у нас, в Пендлфорде.
– В Пендлфорде есть комитет? – удивилась Гвен и тут же вспомнила. – Ах да, команда Патрика Аллена.
– То же самое, – сказала Мэри-Энн, с ловкостью крупье раскладывая разноцветное мыло. – Поосторожнее с ним. – Она подмигнула Гвен. – Тот еще дамский угодник.
– Спасибо. – Слава богу, подумала Гвен, Патрика Аллена вряд ли интересуют женщины ее типа.
Прилавок оказался меньше привычного, и времени на раскладку у нее ушло больше, чем обычно. К задней стене палатки она прибила небольшие деревяшки, на каждую из которых повесила по витрине. К тому времени, когда Гвен закончила, покупатели уже прогуливались неспешно вдоль палаток, а духовой оркестр играл рождественские мелодии. К глазам подступили слезы. Что, если Кэти не выйдет из больницы к Рождеству? Она зажмурилась на мгновение и протянула зеркало женщине, засмотревшейся на пару сережек. Соберись. Думай о работе. Кэти очнется, и ей понадобится подарок на 25-е. Никакого праздника не будет, если ты не заработаешь этих чертовых денег.
Прошел час, и температура заметно упала, но, по крайней мере, было сухо, и на небе не осталось ни облачка. Торговцы разносили картонные стаканчики с глинтвейном и горячим шоколадом. Гвен подумала, что, пожалуй, не отказалась бы от стаканчика, и потерла замерзшие руки. Она уже пожалела, что надела перчатки без пальцев, предпочтя их большим лыжным варежкам. В них, конечно, было бы труднее отсчитывать сдачу, но не пришлось бы опасаться обморожения пальцев.
– Здравствуйте, Гвен.
В первый момент Гвен не поверила своим глазам. Перед ней стояла Элейн Лэнг собственной персоной, в дорогом пальто.
– Здравствуйте.
Элейн не спеша оглядела выставленные на продажу вещи, и Гвен невольно напряглась. Скажет какую-нибудь гадость, заставлю проглотить.
– Такая милая ярмарка в этом году. – Щеки у Элейн порозовели от холода, отчего она выглядела более человечной, чем обычно. – Такое разнообразие.
– Да. Организаторы хорошо поработали, – согласилась Гвен.
Элейн вытянула обтянутый светло-коричневой кожей палец и коснулась шарфа «Либерти».
– Он подлинный?
– Конечно.
– Извините, – сказала Элейн, и Гвен едва не упала.
– А это что? – Элейн указала на витрину.
– Они дорогие, – машинально, как всегда, предупредила Гвен и тут же поняла, как глупо это прозвучало. Каждый раз, когда ее спрашивали насчет цены, она испытывала неловкость, но работа над ними отнимала много времени, и продавать их дешево было бы непозволительной роскошью. Хотя, наверно, в понимании Элейн Лэнг семьдесят фунтов были карманной мелочью. Выбрав свою любимую, Гвен осторожно сняла ее.
Элейн убрала руки за спину, словно сопротивляясь желанию дотронуться до витрины, и наклонилась вперед.
Гвен напряглась в ожидании пренебрежительных замечаний или глупых вопросов. В ее работе именно это было самым трудным: ощущение, что ты сама выставлена на всеобщее обозрение.
