– Почему вы продаете эти вещи здесь? – недоуменно спросила Элейн. Гвен стиснула зубы, быстренько досчитала до десяти и только потом сказала:
– Мне они нравятся. Мне нравится делать их, а это моя палатка. Я сама решаю, что продавать.
Элейн сдержанно улыбнулась.
– Я имела в виду другое. Почему вы не продаете их через галерею?
– Извините?
– Это ведь произведения искусства, правильно?
– Как посмотреть. Ремесленные поделки или произведения искусства. Вопрос спорный.
– Ремесло или искусство.
Элейн выпрямилась.
– Каждая такая вещь существует в единственном экземпляре или выпускается строго лимитированным тиражом?
– Я никогда не делаю двух одинаковых вещей. Это невозможно – все компоненты уникальны и…
– У них есть название? Они несут какое-то послание, выражают некую тему или настроение? – Элейн отмечала каждый пункт, загибая палец. – Они выражают себя?
– Извините?
– Я вот подумала, что их место в галерее. Или, по крайней мере, в каком-нибудь модном магазине подарков. – Это все, – она махнула рукой – заключив в этот жест и домики, и китайские фонарики, и многочисленных покупателей, – в сторону домиков, – очень мило и трогательно, но я не уверена, что вы обращаетесь к вашей аудитории.
– Моей аудитории?
– Искусство – это презентация, – уверенно продолжала Элейн. – Вы, конечно, и сами это знаете, не так ли? Я возьму вот это. – Она открыла сумочку и достала кошелек. – Вы принимаете кредитки?
Аккуратно завернув витрину в оберточную бумагу, Гвен положила ее в картонную коробку, а коробку в пакет. Интересно, вспомнит ли Элейн их последний разговор, подумала она, обрабатывая кредитную карту. В любом случае злобная и только что не плюющая ядом особа вдруг предстала в образе жутко деловой ценительницы искусства и щедрой покупательницы, и что бы ни послужило причиной такой перемены, Гвен была ей только благодарна.
– Мне очень жаль, что с вашей племянницей случилось такое, – внезапно сказала Элейн.
– Спасибо, – отозвалась Гвен, не поднимая головы.
– Глава педиатрического отделения – мой знакомый, и я уже поговорила с ним о Кэти.
Удивленная тем, что Элейн знает имя Кэти, Гвен вскинула голову.
– Я также слышала, что мы увидимся с вами перед Рождеством.
– Что?
– Полагаю, вы наденете что-то подходящее, чтобы не ставить Кэмерона в неловкое положение?
– Благодарю за покупку, – сказала Гвен, как делала всегда.
Элейн покровительственно улыбнулась.
– Не хотелось бы, чтобы вы чувствовали себя не в своей тарелке.
– Ясно, – сохраняя нейтральное выражение, сказала Гвен.
Элейн слегка наклонилась вперед.
– Вы хотели этого. Что ж, теперь постарайтесь соответствовать стандартам Лэнгов. Таковы, как вы бы выразились, условия сделки. – Она холодно улыбнулась на прощание и двинулась дальше, к выходу, словно на этом ее миссия была исчерпана. Вот это да, подумала Гвен, провожая ее взглядом.
В Эндхауз Гвен вернулась измученная и сразу же направилась по садовой дорожке к передней двери. Повесив на крючок пальто, она повернулась и едва не споткнулась о Кота.
– Глупыш. – Гвен наклонилась погладить его, но он ходил и ходил вокруг нее, выписывая восьмерку, скалясь, показывая розовые десны и острые зубы, но не издавая ни звука. Что-то не так, подумала она.
Гвен попыталась взять Кота на руки, но он отпрыгнул. Она шагнула к двери в кухню и вдруг увидела Лили, которая стояла у раковины и смотрела в окно. Свет из прихожей падал на ее блондинистые волосы, и они как будто лучились, тогда как руки, сжимавшие край столешницы, оставались черными. Гвен щелкнула выключателем, чернота рассеялась, и она увидела, что бледно-розовые ногти у Лили обломаны и испачканы глиной, как будто соседка рыла землю голыми руками.
– Привет, Лили. – Гвен попыталась сглотнуть, но горло словно сжалось.
– Гвен. – Лили повернулась и широко улыбнулась. – Я уж заждалась.
– Я была в Бате.
Лили махнула рукой.
– Принесла тебе морковку. С моей грядки.
И действительно, на сливной полке лежала кучка овощей болезненного, бледно-желтоватого цвета.
– Как ты вошла?
– Я же тебе говорила. – Лили звонко, словно рассыпала колокольчики, рассмеялась, и Гвен почувствовала, как холодок пробежал по спине. – Здесь, у нас, соседи присматривают друг за дружкой.
Гвен попятилась, рассчитывая отступить в прихожую, схватить телефон и позвать на помощь. Лили выглядела нездоровой.
– Тебе бы лучше остаться. Неприлично уходить так скоро. – Ее глаза вспыхнули лихорадочным блеском. – Нам нужно о многом поговорить.
Гвен снова взглянула на кучку овощей.
– Это аконит.
– Аконит, да. Думала, что с ним делать. У меня его так много.
– Он ядовит. Тебе бы надо быть с ним поосторожней.
– Не притворяйся, будто переживаешь, – бросила Лили. – Тебе на меня наплевать. Ты же слышала, что все говорят. Я – зло.
Гвен сглотнула.
– Никто этого не говорит.
– Лгунья. – Голос Лили прозвучал обманчиво мягко, но глаза не утратили безумного блеска.
Гвен наткнулась спиной на стойку и поняла, что отступает.
А вот Лили сделала шаг вперед.
– Знаешь, ты ничем не лучше Айрис. Я пыталась подружиться, приняла тебя, но у тебя свои секреты. И ты не возвращаешь мне того, что мое. Точь-в-точь как Айрис.
– Не понимаю, о чем ты говоришь. У меня нет ничего, что принадлежит тебе.
– Хватит. Довольно игр. – Лили повысила голос. – Ты прекрасно знаешь, что мне нужно. Айрис должна была написать об этом. Она все записывала в эти свои книжечки. Уж я-то знаю.
– Она боялась тебя, – сказала Гвен. Страх охватил ее и сдавливал грудь.
Лили покачала головой.
– Я так больше не могу. Извелась от беспокойства. – Она провела ладонью по лбу, словно разглаживая проступившие на нем морщины. – Отдай то, что мне нужно, и я оставлю тебя в покое. Ты даже можешь остаться здесь.
– Что отдать?
– Айрис называла это страховкой. Уликой. Доказательством того, что я была в доме, когда моего бедного отца постигло несчастье. Она сказала, что оно обнаружится, если с ней что-то случится. Сколько раз я вспоминала тот день и уже уверена, что никакой страховки нет, но поделать с собой ничего не могу, тревога гложет. – Маска, которой старательно прикрывалась Лили, соскользнула. Она тяжело задышала, на шелковой, с полумесяцами, блузке проступили подмышками пятна пота. – Я не пойду в суд. Он не хотел жить инвалидом. Страдал от боли. Я помогла ему обрести покой, так что дом по справедливости мой.
