— Наверное, ты прав.
— ТОГДА ВОЙДИТЕ В ПРУД И ПОЗНАКОМЬТЕСЬ С ЕЕ ИСТОРИЕЙ, — предложил Коралл.
Глоха и Трент переглянулись. Уверенности в том, что это безопасно, у них не было, но они, независимо друг от друга, пришли к выводу, что если Коралл их и задержит, то Хамфри, не дождавшись, явится и вызволит их. Исходя из этого, они решили войти в воду.
Правда, тут возникло небольшое затруднение. Ни ему, ни ей не хотелось намочить одежду, однако и раздеваться друг при друге им не подобало. С точки Зрения Заговора Взрослых Трент являлся молодым мужчиной, а Глоха, хоть и юной, но вполне сформировавшейся человекоподобной женщиной. В браке они не состояли, помолвлены не были, и она не могла допустить, чтобы он увидел ее трусики.
— НЕ ГЛУПИТЕ. ПРЫГАЙТЕ В ВОДУ ПРЯМО В ОДЕЖДЕ.
Снова переглянувшись и пожав плечами, отставной король с крылатой гоблиншей зажали пальцами носы и плюхнулись с селя в пещерное озеро.
Глоха боялась, что начнет задыхаться, однако все обошлось. Дышать она, правда, не дышала, но и никаких неудобств не испытывала. Погружалась себе да погружалась, медленно, но верно. Рядом опускался в глубину Трент.
— Любопытное местечко, — промолвил он, не открывая рта.
— Очень даже любопытное, — отозвалась Глоха тем же манером. Она заметила, что одежда ее не намокла, не липла к телу, не колыхалась в воде, а оставалась точно такой же, как и на поверхности.
— Должно быть, мы общается с помощью мыслей, — заметил Трент. — Но нашим ушам кажется, будто это обычный разговор, потому что так привычней.
— Наверное, так и есть, — с улыбкой согласилась Глоха. Опустившись на аккуратный, облепленный премиленькими ракушками уступ, они увидели крылатую кентаврицу с каштановыми волосами и белыми крыльями. Ее человеческий торс прикрывали блузка и жакет, что было совершенно не в обычае кентавров. Стыдиться обнаженного тела и его естественных функций у этого народа не принято, а всякого рода стеснительность вообще считается признаком невежества.
— Синтия, я полагаю, — промолвил отставной король.
— Ты меня помнишь, волшебник Трент! — воскликнула кентаврица.
— Не часто мне случалось подвергать превращению столь прелестное существо.
— Странно, что ты совсем не изменился. Мне казалось, что наверху прошло… хм… некоторое время.
— Кое-какое прошло, — поспешил замять этот вопрос Трент. — Познакомься с моей спутницей, крылатой гоблиншей Глохой.
Синтия, до сих пор не замечавшая девушку, взглянула на нее и в восторге воскликнула:
— О, да ведь ты тоже крылатое чудовище!
— Да. И, скорее всего, я единственная в своем роде. Мне очень хотелось бы послушать твою историю, если ты, конечно, не против ее рассказать.
— Расскажу с удовольствием. Устраивайтесь поудобнее.
Король и девушка присели на круглые валуны. Надо заметить, особая магия воды делает всех погрузившихся в нее гораздо легче, чем они были в воздухе, что, в свою очередь, позволяет сидеть на жестких камнях, не испытывая никаких неудобств. А когда Синтия повела рассказ, Глоха, благодаря чарам Коралла, не только услышала ее историю мысленным слухом, но и увидела ее мысленным взором.
Синтия была во всех отношениях обычной девушкой, разве что — во всяком случае ей хотелось в это верить — чуть более хорошенькой, чем большинство ее сверстниц. Шестнадцать лет назад аист доставил ее родителям в Северную деревню славную малышку, а когда она подросла, у нее обнаружился скромный, но весьма полезный талант — умение обращаться с самыми шаловливыми и капризными детишками. Кентавры, на свой ученый манер, называли это «недомагическим дарованием», а ребятишки, с детской непосредственностью, называли ее «клевой нянькой». (Последнее выражение Глоха поняла не слишком хорошо. По всей видимости, на детском жаргоне более чем семидесятилетней давности это означало какую-то похвалу, но почему способность клеваться могла считаться достоинством няньки, уразуметь было трудно.) Так или иначе жители Северной деревни с удовольствием оставляли своих малышей на попечении симпатичной юной нянюшки, и у нее все шло хорошо.
К сожалению, сказать то же самое обо всем Ксанфе было нельзя. Король Шторм перестал уделять внимание погоде и запустил ее до такой степени, что подушки на подушечных кустах то пересыхали, лопаясь и разлетаясь пухом, то промокали под затяжными ливнями так, что хлюпали и сочились водой. Скоро появились тревожные известия о намерении злого волшебника Трента захватить трон. Синтия, даже будучи не в восторге от нынешнего монарха, полагала, что насильственный захват власти едва ли улучшит состояние королевства.
Как-то раз она подошла к озеру с естественным для хорошенькой шестнадцатилетней девушки намерением полюбоваться своим привлекательным отражением. У озера в это время шумел камыш. Трезвые, здравомыслящие люди обычно к такому шуму не прислушиваются, однако поблизости никого не было, и любопытная от природы Синтия навострила ушки.
— Вот кто-то в Ксанфе появился,
Видать волшебник злой идет,
Идет он к Северной деревне,
Морочить тамошний народ…
— распевал на ветру камыш, и девушка встревожилась. Ей вовсе не хотелось отдавать свою милую родину на растерзание гнусному злодею, Волшебнику Трансформации, умевшему превращать кого угодно во что угодно, за что он и носил ужасное прозвище Трансформатор. Она решила спасти сородичей и остановить чародея. Правда, никакого опыта борьбы с волшебниками у нее не было, но она, по своей девичьей наивности, решила, что ее умения обращаться с детьми будет достаточно, чтобы уговорить Трента отказаться от его гнусного намерения. В конце концов, так ей казалось, во всех этих играх в превращения было что-то детское.
Этот замысел так и остался бы замыслом, но на свою беду довольно скоро собиравшая ползучие розы Синтия повстречала того самого волшебника. О том, что это не кто иной, как ужасный Трансформатор Трент, она догадалась, увидев, как он превратил бабочку в розового слона. Слон вовсе не пришел в восторг от этой трансформации: он умчался в джунгли, возмущенно трубя и взмахивая ушами, как крыльями. Сообразив, кто перед ней, девушка поспешила наперерез.
Выйдя на тропу и столкнувшись с волшебником лицом к лицу, она открыла было рот, чтобы начать свои увещевания, да так с открытым ртом и осталась. И не по причине какого-либо магического воздействия, а по той простой причине, что пресловутый злой волшебник оказался весьма приятным с виду, рослым и стройным молодым человеком. Это никак не вязалось с ее представлением о злодее, каковому надлежало быть страшилищем или по меньшей мере уродом.
— Приветствую тебя, прелестная дева, — любезно (и как верно!) промолвил молодой чародей. — Мы уже встречались?
— Э… у… м-м-м… не совсем… — промямлила Синтия, не в силах отвести взгляд от его чарующих лучистых глаз. Выпавшие из ее внезапно ослабевших пальцев розы расползлись во все стороны, что вполне соответствовало их природе. Наклонившись, он помог ей собрать цветы и разбегавшиеся вместе с ними в разные стороны мысли, после чего сказал:
