– И даст свою рекомендацию: договориться с Амстердамом и Роттердамом. Возможно, в чём-то даже поступиться, но избежать войны и окрепнуть.
– Они не захотят разговаривать с дочерью испанского короля. А после глупой смерти Альбрехта и распада нашей целомудренной парочки… – она прикрыла лицо рукой. Тема замужней девственницы, похоже, приелась ей до икоты. – Меня уже совсем не так воспринимают и в Южных Нидерландах. Боюсь покушений, вы обратили внимание, когда шли ко мне.
– Не просто шёл – прорывался. Вернусь и проверю, не валяются ли трупы на лестнице.
– Будьте великодушны… И скажите, сумеете ли организовать мне переговоры, посредничать? Или, пусть отец меня за это осудит, представлять Брюссель от моего имени?
– Соглашаюсь с тяжёлым сердцем. Как только скажу «да», мне немедленно придётся покинуть вас.
– О господи, де Бюсси, ну почему вы родились не в королевской семье и слишком рано? Вы намекаете о неравнодушии ко мне, причём совсем не из придворной лести, а я вынуждена хранить гордую позу: для испанской инфанты мезальянс невозможен. Даже любовники у принцесс не ниже герцога. И не могу делать вид, что не замечаю ваших прозрачных намёков на чувства.
Я стоял, сражённый её прямотой. Потом проглотил комок величиной с мушкетную пулю и промолвил:
– Если бы я выбирал между происхождением из королевской семьи и счастьем быть знакомым с вами, я бы выбрал второе, и благодарю Бога, что он сделал тот же выбор за меня. А в любовники не набиваюсь. Любовник получает только тело женщины, украдкой. На короткое время, быть может – какой-то кусочек её души. Да, я не принц, всего-навсего маркиз, но мужчина, и как мужчине мне слишком мало этой части. Всё или ничего. Вы возводите непреодолимые барьеры, значит – ничего. Но всё от меня зависящее будет сделано. Мчусь в Роттердам. Умоляю только не совершать до моего возвращения необдуманные поступки.
– Считаете меня маленькой девочкой, способной на безрассудство? – она поднялась из-за стола и подошла вплотную, столь же дерзкая, как и в прошлый раз. – Мне почти шестнадцать, и я взрослая, маркиз. Но за меня ещё думает отец. Он знает о смерти Альбрехта. И если последует приказ, например – вернуться в Мадрид, я не смогу ослушаться. Поторопитесь же!
Дважды уговаривать не пришлось. Я оставил большую часть свиты в Брюсселе, загнал двух лошадей на пути в Роттердам. Никогда ранее в своей жизни не говорил столь много и эмоционально. Наседал, умолял, шантажировал. Итогом стало прибытие в Брюссель пенсионария в сопровождении глав нескольких компаний, включая Вест-Индскую, мрачных кальвинистских священников и небольшой армии сопровождения – всё же голландцы приехали во враждебную страну.
Чисто по-женски инфанта принялась за главное, когда узнала о надвигающейся орде: нашла какие-то средства и заставила выскоблить герцогский дворец до вполне пристойного состояния. Когда мостовые, подёрнутые январским ледком, содрогнулись под ударами сотен копыт, мы с инфантой стояли у парадного входа. Конечно, не как равные, мне пришлось делить общество с её несколькими советниками, муниципальными чиновниками, охраной, словом – быть в свите. Не привыкать. Но я был уверен, что в этой толпе принцесса меня выделяет.
Когда могучая туша Олденбарневелта выпросталась из кареты, среди моего окружения прошелестел шёпот. Его боялись. Уважали, конечно, но в первую очередь боялись.
Я сорвался с места и с максимальной скоростью, не позволяющей уронить достоинство, поспешил к Олденбарневелту.
– Рад приветствовать вас в Брюсселе, ваша честь!
– Здравствуйте, маркиз. Погода ваша мне не рада. Холодно так, что кости ломит!
– Это примета к перемене погоды. Уповаю, что климат изменится и в отношениях двух половинок Нидерландов. Пройдёмте же во дворец, уверяю, там гораздо теплее.
– Ну, не договорюсь с вашей юной принцессой, так хоть согреюсь, – пророкотал голландец и тронулся к лестнице.
Исабель замерла, бледная до синевы, хоть пять минут назад её щёки румянились на морозце. Попытался представить, что у девочки на душе.
Конечно, я всё разжевал и положил ей в рот. Претензии северян не столь уж суровы. Свободная торговля, свободный выбор вероисповедания. Полный отказ от выплат в испанскую казну, что, собственно и так произошло явочным порядком, принцессе предлагалось подтвердить сей прискорбный факт от имени габсбургского дома.
Пункты предстоящего соглашения прозрачны и логичны. Но полностью противоречат политике Филиппа II по сохранению власти над Нидерландами. Исабель разрывалась между верностью отцу, желанием помочь ему, выполнить его наказы и реальностью.
А я подталкивал её именно к тому, что можно истолковать как измену семейному делу.
Переговоры длились дня три, в основном скатываясь к частностям. Городские торгаши и ратушное чиновничество до хрипоты спорили о пошлинах на товары, о сборах при въезде в города, пользование портами и причалами. Исабель больше молчала, стараясь не сдавать позиции. К концу второго дня, когда голландцы удалились в отведённые им апартаменты, я заметил, как устала принцесса.
Она недвижно сидела за столом. Погасший камин отдавал последние крохи тепла. Горели свечи. Городской пейзаж за окном заволокла темень, редкие снежинки кружились за стеклом. А назавтра предстоял ещё один, решающий день переговоров.
– Останьтесь, ваше сиятельство! Все остальные свободны.
Я дисциплинированно замер в двух шагах от её кресла. Когда дверь закрылась за последним придворным, решился впервые назвать её по имени.
– Исабель! Вы прекрасно держались. Восхищаюсь вами.
– Спасибо, маркиз… И будьте вы прокляты! Завтра мне придётся сказать от имени королевской семьи, что освобождаю Север от выплат. Понимаете? Фактически позволяю им выйти из-под власти отца!
Я пропустил мимо ушей недружелюбное «будьте вы прокляты». Давно уж настолько «пшеклёнтый», что дальше некуда. Сейчас по душе другие польские слова – «вшистко добже», потому что обстоятельства сложились действительно благоприятно.
– Обратите внимание, принцесса. Если в первый день ваши бывшие недруги более всего напирали на этот пункт условий, сегодня он ушёл на второй план. Знаете, почему? Они договорились о многих частностях. Например, о расширении Вест-Индской компании, мои партнёры согласились взять в долю трёх брюссельских негоциантов. Хотят выкупить часть антверпенского порта. Разорвать всё, если вы завтра не дадите Северу полную независимость? Полноте, ваше высочество. Воевать их уже не тянет, есть более выгодные варианты.
– Так что же мне делать? Вы недооцениваете пенсионария. Завтра он припрёт меня к стене.
– Если в буквальном смысле, то раздавит… Простите, неуместная шутка. Я предлагаю по окончании встречи немедля ехать в Мадрид. Отпустить Север в свободное плавание вы не полномочны. Олденбарневелт это знает. Коль опасность войны отодвинулась, оставить Брюссель до весны вы вполне можете себе позволить. В ратуше есть достойные господа, справятся.
