В конце сентября танцевальная школа и прочие уроки завершились: зевающему медведю уже не хотелось плясать вприсядку и разыгрывать хозяина коктейльной вечеринки. Он еще крестился в силу привычки, но сейчас его вера казалась слишком поверхностной. Прямо как вера хозяина: пастор Хуусконен до сих пор время от времени почитывал Библию, помнил множество отрывков наизусть, но они оставляли его равнодушным. Он носил с собой маленький сборник с цитатами дня, книжечку с тонкими страницами и истрепанной кожаной обложкой, на страницах которой было много подчеркиваний и клейких листочков с заметками. Сейчас пастора занимали размышления об астрономии, мысль о находящемся за пределами земного шара и еще не обнаруженном сверхразуме, у которого имеются ответы на все вопросы о бытии и небытии.
Однажды, когда Оскари отправился с Чертом на вылазку, чтобы подыскать место для берлоги на северной оконечности Большого Соловецкого острова, на самом берегу, откуда далеко вперед тянется неглубокая полоса с подводными камнями, в открытом море происходило нечто необычное. Два морских буксира с трудом тащили огромную черную субмарину. В длину это наводившее страх военное судно было не менее пары сотен метров. Позади подлодки несла дозорную службу канонерка, которая, видимо, обеспечивала безопасность транспортировки. Субмарина явно села на мель, и буксиры изо всех сил старались снять ее с подводных камней. С севера дул сильный ветер, море пенилось. Оскари Хуусконен подумал, что в такую погоду море оправдывает свое название: белое под действием вихрей.
С канонерки спустили две резиновые шлюпки, в каждой из которых сидело по пять военных моряков, полностью вооруженных. Лодки причалили к берегу, и военные разбежались прочесывать прибрежный лес. Оскари Хуусконен заблаговременно укрылся с Чертом в чаще. Во всем этом было что-то необычное и пугающее. На следующий день Таня рассказала, что возле острова находится атомная подлодка, очень старая, ее пора бы пустить на лом; лодку отбуксировали из северодвинского дока, чтобы утопить в Карском море. Рассказывать об этом было нельзя – болтуны подвергли бы свою жизнь угрозе.
Пастор Оскари Хуусконен нашел пять, по его мнению, превосходных мест для берлоги Черта. Вдвоем они отправились их проверять. Оскари подстрекал сонного медведя, чтобы тот взялся за работу, начал обустраивать себе зимовье. Для этого пастор нарвал мох и показал, держа медведя за лапу, что из мха надо мастерить. Черт смотрел на хозяина, недоумевая, какому трюку его теперь пытались научить. Хуусконен, в свою очередь, решил, что место медведя не устроило, и они поплелись исследовать следующий возможный вариант. И он, как показалось, не подошел, потому пастор с медведем опять переместились на новую территорию. На сей раз пастор показал медведю почти готовую берлогу – землянку времен Второй мировой войны – в таких жили моряки-новобранцы, переброшенные на Соловки для обучения. В лесу под открытым небом вдоль дороги к Секирной горе бедолагам пришлось рыть себе землянки и как-то в них жить. Множество новобранцев получали обморожение и умирали от болезней.
Лишь теперь Черт сообразил, что хозяин имел в виду, принеся мох и хворост: здесь надо строить берлогу. А-а-а! Медведь был ручной и, живя с людьми, не совсем утратил естественные инстинкты, чтобы, уловив идею, не сумел построить себе берлогу. Только ему была нужна помощь пастора, берлога строилась общими усилиями. Передними лапами Черт глубже раскопал землянку, в которой когда-то жил военный моряк и которая уже порядком разрушилась. Хуусконен натащил на дно мха и хвороста. Когда глубина, по мнению медведя, оказалась достаточной, он вырвал находившийся поблизости просмолившийся пень, принес его на стройплощадку и грохнул поверх ямы в качестве крыши. С медведем тяжелая работа шла легко, пастор радовался, когда сооружение крыши быстро продвигалось вперед: несколько толстых сухостоев, которые медведь с корнями вырвал неподалеку, уже громоздились один на другом.
Таня принесла на стройплощадку чай, бутерброды и – для Черта – белужье мясо, но медвежий организм уже приготовился к зиме, голода он больше не испытывал.
За пару часов берлога была готова. Черт обставил ее, руководствуясь природными инстинктами, и проверил, как там удобнее всего лежать. Он двигался уже медленно, шел конец сентября, приближалась зима. Неделей ранее грянули ночные заморозки, золотая осень украсила каменистые берега архипелага, первый снег тоже мог выпасть в любой момент, и море наверняка скоро должно было замерзнуть. Черт обошел берлогу много раз: он проверял, не было ли поблизости посторонних. Вот она, осторожность, выработанная тысячелетиями эволюции. Оскари Хуусконена медведь, конечно, считал другом, как на самом деле и было, опасности он в нем не видел. Когда пришло время укладываться, медведь потребовал, чтобы пастор Хуусконен тоже залез в берлогу и составил ему компанию на зиму. Он приходил за хозяином много раз, пытаясь заманить Оскари в берлогу, тащил его за рукав и немного злился, когда пастор не слушался. Хуусконен считал, что Черт уже достаточно взрослый, чтобы справиться в одиночку, ему не хотелось лежать рядом с большим медведем всю зиму. Таня тоже не могла по-дружески спуститься в берлогу, поскольку у нее была работа на телеграфе. Другое дело – Сонья: в берлоге она выполняла свою работу.
Шло одиннадцатое воскресенье после Троицы. Отрывком из Библии послужили 1-й и 2-й стихи из 2-й главы Первого послания Иоанна:
Дети мои! Сие пишу вам, чтобы вы не согрешали; а если бы кто согрешил, то мы имеем ходатая пред Отцом, Иисуса Христа, праведника; Он есть умилостивление за грехи наши, и не только за наши, но и за грехи всего мира.
Пастор Оскари Хуусконен подумал об этой эпистоле. Сейчас, когда медведь уже спал, а белые снежинки тихо падали с серого соловецкого неба, ее текст казался все-таки не так уж и плох. Он нес утешение и свет, даровал уверенность в будущем, но, конечно, лишь тем, кто верит в Бога и Иисуса Христа.
Был вечер, за окном завывал ветер. Из-за двери, ведущей в коридор общежития, доносился скрежет, точно какой-то зверь царапал ее снаружи. Таня открыла дверь, и внутрь залез сонный Черт. Он пришел к Хуусконену и сунул мордочку пастору в руки, чтобы тот ее погладил. Затем медведь лег на пол и закрыл глаза. Он проснулся в берлоге и, тоскуя, побрел по дороге от Секирной горы к знакомым людям.
На следующее утро Таня и Хуусконен отвели Черта обратно в берлогу. Немного сконфуженный, он забрался в землянку, поворочался там какое-то время и нашел наконец удобное положение. Таня спустилась его погладить, и он, глубоко вздохнув, уснул. Отверстие берлоги заделали мхом. Пошел снег, что было на пользу Черту: скоро в берлоге должно было стать тепло и приятно, ведь над крышей образуется большой сугроб.
Долгая зима на Соловках
Пастор Хуусконен загрустил, когда Черт наконец впал в зимнюю спячку и в каком-то смысле оставил хозяина в одиночестве. Дневное время Таня проводила на работе, а иногда и вечернее, если того требовало расписание или коллеги были нетрезвые. Когда у них случалась важная попойка, то Тане, как самой молодой, приходилось бодрствовать на телеграфе еще и ночью, и пастор Хуусконен оставался совершенно один. Он обращался к единственному другу, находившемуся рядом, – бутылке водки – и пил, как русский. Это помогало в качестве неотложной меры, а похмелье брало на себя заботу о следующем дне.
