В Румынии корабль бросил якорь в дельте Дуная перед маленьким городом Сулина. К судну подошла большая баржа, откуда на него высадилось множество крепких женщин – уборщиц с цинковыми ведрами, швабрами и брусками мыла. Они прибрались, надраили старый корпус до блеска, отчистили каждую каюту, салон, вплоть до машинного отделения. К вечеру затхлость и вонь улетучились, везде стало приятно и свежо.
Когда с уборщицами расплатились, «Ойхонна» продолжила круиз по Черному морю. Несмотря на название, черным оно вовсе не было, а только темно-синим, но ведь и Белое море вовсе не белое, а преимущественно серое. А может, Черное море становится черным во время шторма, тогда как Белому дали имя пенные волны?
Тысяча Чертей деловито заправлял баром. Он наливал еврейским посетителям пиво из автомата. Оборот в баре был отличный, судовладелец радовался и стал платить Тысяче Чертей зарплату в соответствии с официальными расценками: его устроили младшим помощником при начальнике хозяйственной части. Почти половина месячной зарплаты медведя уходила ему же на еду. Тысяча Чертей ел просто непомерно много и толстел с бешеной скоростью.
Пастор Хуусконен давал русским евреям-эмигрантам уроки иврита, поскольку многие из них им не владели, а Хуусконен, будучи священником, изучал его в университете. Кроме того, пастор проводил для евреев службы, а медведь ему помогал.
Вечерами и ночами Тысяча Чертей выступал в салоне и ночном клубе. Репертуар был тот же, что и на «Алле Тарасовой». К работе Тысяча Чертей относился серьезно, ему нравилось выступать, и он понимал, что аплодисменты – это благодарность за хорошее исполнение. После выступлений он очень активно собирал пожертвования. Зрители не скупились на чаевые для медведя. «Напрасно в налоговую инспекцию не нанимают медведей», – подумал Хуусконен.
Перед вечерними выступлениями Тысяча Чертей очень волновался, в этом смысле он был сродни актеру. Но когда действие начиналось, он отбрасывал все тревоги и вживался в роль с прирожденным талантом.
Таня показала Тысяче Чертей, как готовить завтрак. Он быстро научился даже жарить яичницу. Сам он куриные яйца особо не жаловал, чай и кофе не пил, но политые медом булочки были для него, конечно, утренним лакомством.
Спустя несколько дней пароход прибыл в Босфор. По тридцатикилометровому проливу оживленно курсировал транспорт. На «Ойхонну» взяли лоцмана, под руководством которого она вошла в Стамбул. Стоял жаркий вечер, солнце было уже почти на самом западе, и именно тогда, когда «Ойхонна» медленно проходила под полуторакилометровым мостом Ататюрка, палуба сотряслась от приземления трех огромных тюков соломы. Они разлетелись по всей длине корабля: один упал на нос, другой на трубы, третий грохнулся на порог бара. Тысяча Чертей, как раз наливавший пиво одной еврейке, души в нем не чаявшей, ужасно напугался. Поднялся страшный шум, медведь оставил пиво как есть, принялся с ревом бегать из стороны в сторону по задней палубе и успокоился лишь тогда, когда к нему примчался пастор Хуусконен.
С капитанского мостика послышался сначала вой сирены, а затем крик капитана О’Коннора:
– Это корабль «Ойхонна», мы пришвартовываемся в пассажирском порту через час!
Все это капитан проревел с мостика на многих разных языках, в том числе по-ирландски.
Движение на мосту Ататюрка приостановилось из-за аварии, к которой был причастен запряженный мулами воз с сеном. Сверху доносился невообразимый галдеж. Люди смотрели с моста вниз, кричали и жестикулировали, но эти жесты не помогали понять, что случилось, и вскоре корабль был уже далеко.
Пассажирский порт Стамбула был крупнейшим в регионе: там царила невероятная суета, и на борт «Ойхонны» поднялось около ста новых путешественников, главным образом купцов, которые отправлялись в Средиземное море – сначала на Кипр, а затем, возможно, куда-нибудь еще. Была также небольшая группа беженцев из Боснии, которые и сами не знали конечной цели своего пути. Капитан взял их на корабль, не спросив документов. Он считал, что пассажирское судно предназначено для поездок, и не важно, по каким делам горемыкам приходится колесить по земному шару.
Под вечер в порт въехала телега с мулами, управляемая старым возницей. Он подъехал по причалу к «Ойхонне», точно большой транспортный экспедитор. Оказалось, это тот самый старик, который пару часов назад попал в ДТП на мосту Ататюрка. Он привязал мулов к кнехту причала и отправился на переговоры с капитаном о возвращении упавших на «Ойхонну» тюков сена.
Капитан-судовладелец О’Коннор предложил старику чай и расспросил его о происшествии. К счастью, ничего серьезного не случилось, какой-то болван просто въехал в него посреди моста, в суматохе с воза через перила в воду свалилось несколько тюков – точнее, не в воду, а на палубу как раз в этот момент проплывавшей под мостом «Ойхонны».
– Перевязывайте свои возы, пожалуйста, лучше, – попросил старика капитан. Затем он приказал членам команды перетащить тюки на телегу.
Когда возница со своими тюками ушел, на «Ойхонне» появилось несколько удивленных журналистов. Они пронюхали о плывущем на корабле верующем медведе, который еще и работает барменом, выступает в ночном клубе и помогает проводить службы. Видимо, слухи в Стамбуле распространяются со скоростью молнии.
Пастор Оскари Хуусконен согласился провести с Тысячей Чертей короткий показательный молебен, который вызвал у турок великое изумление. Сверкали вспышки, у Хуусконена брали интервью. За день он успел напиться пива и вина, поэтому был болтлив и дерзок и не скупился на слова, делая связанные с религией заявления.
Было бы здорово задержаться в Стамбуле подольше, но у круизного корабля нет времени простаивать в портах. Дни становились жаркими, в море иногда чувствовалась сильная духота. По ночам Хуусконен часто не мог уснуть, поэтому расхаживал в одиночестве по палубе и смотрел на серебряный кильватер позади «Ойхонны». Одной такой ночью, когда повернувшийся на бок полумесяц светил в небе над Мраморным морем, на палубу вышел и капитан-судовладелец О’Коннор. Ему тоже было одиноко и хотелось поболтать с пастором.
О’Коннор изредка заводил разговоры о том, что это такое – быть ирландцем, об истории своего народа, например об ужасном картофельном фитофторозе, который в XIX веке привел к страшному голоду в Ирландии.
– Вот что случается, когда ты ешь одну картошку, когда целый народ ничего не знает, кроме картошки, – резко бросил капитан. Он похвалил своего прадедушку за предусмотрительность, ведь тот уже тогда основал судовую компанию. Последним принадлежащим ей кораблем было это старое и заржавелое корыто «Ойхонна». – Старик погрузил на корабли всех ирландцев, то есть всех оставшихся в живых, и отчалил в Америку.
– Так уж и всех, – осмелился усомниться пастор.
– Ну, не меньше половины, это точно, много миллионов ирландцев. Я принадлежу к древнему роду судовладельцев, только, к несчастью, сейчас этим делом себе на жизнь не заработаешь. Греки и итальянцы снижают расценки, и у них корабли лучше.
Пастор Оскари Хуусконен рассказал, в свою очередь, о самом массовом вымирании финнов в 1860-х годах: тогда Финляндия тоже нуждалась в судовладельцах, которые увезли бы питавшихся хлебом с сосновой корой бедняков за океан к гуляшу.
