Джонатан тоже допустил по неосторожности ошибку, что было для него нехарактерно, и когда я забрала себе его слона, он сказал:
– А теперь ты поцелуй меня.
Я наклонилась к нему и нежно коснулась губами его губ. Это было так приятно, что, ободренная ощущениями, я поцеловала Джонатана сильнее. Его волосы казались влажными и холодными под моими пальцами.
В следующий раз, когда он захватил одну из моих фигур, он снова поцеловал меня в шею. Меня словно ударило током. Я хотела большего, но не знала, как сказать ему об этом. Каким-то образом Джонатан сам все понял, потому что его поцелуи стали настойчивее, а свитер он стянул с меня через голову. На мне была мешковатая футболка с длинными рукавами, которую он тоже снял. Бюстгальтер мне помогла выбрать Дженис. Он был сшит из хлопка, без косточек и дурацкого рисунка, но светло-розовый с чашечками-половинками, и Дженис сказала, что Джонатану он, вероятно, очень понравится. Я не могла прочитать выражение лица Джонатана, потому что он, казалось, был в каком-то трансе.
– А ты… ты можешь встать рядом с кроватью?
Я сделала, как он просил. На мне были любимые тонкие мешковатые хлопчатобумажные брюки на завязках, которые я могла затянуть точно до нужной тесноты. Джонатан ухватился за тесемку и осторожно потянул. Брюки тут же соскользнули с моих бедер на несколько дюймов, а когда он развязал их до конца, они упали к моим ногам. Мои розовые трусы были под стать лифчику. Джонатан вытаращил глаза.
– Я понятия не имел, что твое тело выглядит так. Я очень хочу снять с тебя всю одежду.
– Мы собираемся закончить партию?
– Обязательно закончим. Ты хочешь этого?
Я действительно хотела закончить, потому что мне было трудно отказаться от любой недоигранной партии, но ощущения, которые нарастали в моем теле, были сильнее, чем мое желание вернуться к доске.
– Мы можем закончить партию завтра.
Джонатан положил руки мне на бедра и заглянул в глаза, и я впервые посмотрела ему в глаза на несколько мгновений, прежде чем отвести взгляд.
– Значит, ничего, если я их сниму?
– Конечно. Давай.
Скромность была совершенно чуждым для меня понятием. Когда я была маленькой, мама часто заставала меня на улице совершенно голой. Быть голым означало, что к моей коже не прикасаются никакие шершавые ткани, в нее не впиваются молнии, и ничто не могло сравниться с ощущением воздуха на моей коже. Однажды, на первом курсе колледжа, я встала с постели посреди ночи, чтобы выпить воды. Тем вечером парень Дженис остался ночевать, и мы оба проснулись в одно и то же время и обнаружили, что стоим перед раковиной в нашей кухне, чтобы наполнить чашку. Я включила маленькую лампочку рядом с кроватью, чтобы не споткнуться, и она отбрасывала на нас желтый свет. Я была голая, но на нем было нижнее белье. Он не проронил ни слова, пока я наполняла свою чашку, пила воду, а потом вернулась к себе в кровать и скользнула под одеяло.
Однако на следующее утро у Дженис нашлось много слов, а еще она сказала, что мне нужно купить халат.
– Ты не можешь вот так ходить по нашему общежитию.
– Но я здесь живу. А он нет.
– Тебе все равно нужно прикрыться, – заявила подруга.
Я замерла, когда Джонатан протянул руку и расстегнул на мне лифчик, стянул бретельки с моих плеч, позволяя ему упасть на пол. Он плавно спускал мои трусы, пока они не упали к моим ногам. Те же самые пальцы, которые так решительно передвигали шахматные фигуры, казались почему-то неуверенными, когда скользнули по моей коже. Дженис сказала мне, что на этой стадии я должна буду рассказать Джонатану. Я была девственницей. «Таким нельзя просто так огорошить!» Она не уточнила, как выбрать время для такого откровения, но так как я стояла перед Джонатаном без одежды, я решила, что сейчас, вероятно, подойдет.
– У меня никогда раньше не было секса.
Это вывело его из транса.
– Никто никогда не хотел этого, – сказала я. – И тебе тоже не обязательно.
– Но я хочу, Анника. Больше всего на свете.
Его тон меня смутил. Может, он сошел с ума? Расстроен? Я почувствовала раздражение, но не знала, что оно означает. Почему Дженис не может быть здесь со мной?
– Я слишком долго ждала, чтобы сказать тебе?
– Нет. Я просто… Неужели ты не знаешь, как я к тебе отношусь?
Я покачала головой:
– Нет, наверное.
– Я думаю, ты красивая и умная. В тебе есть что-то такое, что заставляет меня чувствовать себя хорошо, когда я с тобой.
– Ты думаешь, будет больно?
Он взял мою руку и поцеловал.
– Даже не знаю. Если будет, просто скажи мне, и я остановлюсь, хорошо?
– О’кей.
– Кто-нибудь прикасался к тебе раньше?
– Нет.
– У тебя есть… ты хоть представляешь, каково это?
– Да.
Я была поражена, когда однажды совершенно случайно обнаружила, что происходит, когда я к себе прикасаюсь. Когда мы с Джонатаном целовались и прижимались друг к другу, я почувствовала, что начинаю трепетать от тех же самых ощущений.
Джонатан кивнул и выдохнул.
– Ладно, хорошо.
Он притянул меня к себе на кровать, слегка дрожа.
– Ты уже делал это раньше? – спросила я.
– Да.
– Ты нервничаешь? – спросила я.
– Нет, – ответил он, закрывая мне рот пальцами. И то ли чтобы меня успокоить, то ли чтобы начать, он поцеловал меня. Мне нравилось целовать Джонатана, и я любила его прикосновения, что, вероятно, было самой главной причиной, почему мы зашли так далеко.
Джонатан сел и снял рубашку. Он посмотрел на меня так, словно ждал, что я что-то скажу. Я посмотрела на его грудь, широкую и гладкую. Его плечи выглядели сильными и четко очерченными. И я должна ему это сказать?
– У тебя красивая грудь и сильные плечи, – сказала я.
Джонатан улыбнулся, и я поняла, что сказала то, что следовало.
Он уложил меня на кровать, и я приземлилась на шахматные фигуры и взвизгнула. Джонатан поднял меня и смел доску и все фигуры на пол, так что мы никак уже не сможем закончить эту партию.
Когда он притянул меня к себе, ощущение соприкосновения кожи с кожей было настолько чуждым, что я напряглась.
– Ты в порядке? – спросил он.
– Да.
Я уже начала привыкать к ощущению своих грудей, трущихся о его грудь. Потом Джонатан немного отстранился и провел большим пальцем по моему соску. Я почувствовала покалывание между ног, как будто между двумя частями тела пробежал электрический ток. Как раз в тот момент, когда я привыкла к ощущению и начала по-настоящему им наслаждаться, Джонатан наклонил голову и втянул мой сосок в рот, от чего к ощущению добавился укол чего-то, что я изо всех сил пыталась определить. Была ли это боль? Удовольствие?
