Глядя, как он уезжает, я знала лишь, что уже начала скучать по нему, а он же едва отъехал.
– Что это? – спросила мама, когда я вернулась в дом.
– Это рождественский подарок от Джонатана. Он сказал, что я должна подождать Рождества и только тогда его открыть.
– О, Анника! Это так мило с его стороны. Он кажется таким приятным молодым человеком.
– Он не был груб со мной, мама. Ни разу.
Мама ничего не сказала. Но она несколько раз моргнула, как будто ей что-то попало в глаз, и снова меня обняла. Я вывернулась, как только смогла, потому что объятия были такие крепкие, что я едва могла дышать.
Почти две недели я жила одна с родителями, а потом к нам прилетел из Нью-Йорка мой брат. Уилл работал на Уолл-стрит и всегда пытался порадовать моих родителей и меня своими рассказами о жизни и работе в большом городе, как будто нам самим ни за что не догадаться. Мне было трудно выслушивать его истории, потому что я едва знала своего брата. Большую часть моей жизни Уилл меня игнорировал. Он уехал из дома, как только окончил колледж, и я слышала, как мама жаловалась, что единственный способ вернуть его домой – это разыграть карту семейных праздников, что имело какое-то отношение к чувству вины и не имело ничего общего с настоящими карточками-открытками, которые она посылала друзьям и другим членам семьи.
Приехав домой, я вернулась к старой привычке засиживаться допоздна и спать до полудня. Я слонялась по дому и играла с Мистером Боджэнглзом. Мы с папой часами просиживали в его кабинете, читая книги в дружеской тишине, пока мама пекла снедь и заворачивала подарки. Мы с папой поставили елку и решили разместить лампочки вертикально, а не оборачивать ее гирляндой, сгруппировав украшения по категориям: все шары в верхней части, а все, что не было шарами, – в нижней. Когда за два дня до Рождества Уилл вошел в гостиную, он первым делом сказал:
– Что, черт возьми, случилось с елкой?
Ответила ему мама:
– Я думаю, что это выглядит очень необычно, и, если тебе не нравится, как получилось, в будущем году можешь приехать пораньше и помочь папе с Анникой ее наряжать.
Потом она положила ему на тарелку сахарное печенье с глазурью, дала пиво, и он перестал жаловаться. Меня чуть не стошнило при мысли о том, каково это сочетание на вкус.
В сочельник, после того как все члены нашей большой семьи собрали свои подарки, попрощались и ушли домой, я села у елки, чтобы открыть подарок Джонатана. Ко мне присоединилась мама.
– Мне кажется, я волнуюсь больше, чем ты, Анника.
Я испытывала скорее любопытство, чем волнение, потому что каждый вечер играла сама с собой в игру: перед сном я обязательно отыскивала новую догадку, что находится внутри коробки. Я записала их все в старую записную книжку, которую нашла у себя в комнате. Что, если там уйма крошечных белых ракушек с Таити? Или зеленое-презеленое стеклышко, выброшенное Атлантическим океаном? Моей любимой догадкой было, что он купил мне окаменелый цветок из темно-оранжевого янтаря.
Я сорвала оберточную бумагу, но это был не окаменевший цветок из янтаря, не ракушки и не морское стекло.
Это был флакон духов «Дюна» от «Кристиан Диор», и хотя Дженис взвизгнула, когда я рассказала ей об этом позже, бренд ничего для меня не значил, потому что я никогда не буду пользоваться духами. Их запах, когда он оседал на моей коже, ощущался как облако яда. Однажды в торговом центре, когда мне было двенадцать, какая-то женщина обрызгала меня духами, когда мы с мамой проходили мимо. Я истерически расплакалась, и как только мама вытащила меня из торгового центра и посадила в машину, я сорвала большую часть своей одежды. Дома я бросилась в душ и не выходила оттуда почти сорок пять минут.
– Какой красивый флакон, – сказала мама.
Он был светло-розовый с блестящей крышкой. Я провела пальцами по гладкому стеклу, но не открыла его и даже не брызнула немного в воздух, чтобы посмотреть, какой будет запах.
– Намерение – вот что главное, – сказала она. – Не забудь сказать Джонатану спасибо.
– Обязательно, – ответила я.
Хотя я никогда не воспользуюсь подарком, мне понравилась ленточка, которой он его обернул, и остаток вечера я рассеянно проводила пальцами по завиткам. Но мама была права. Флакон действительно был хорош, и духи заняли особое место на моем комоде, где они оставались, неоткупоренные, на протяжении всех зимних каникул.
22. Анника
Иллинойсский университет в Урбане-Шампейне
1991
Джонатан приехал на следующий день после Рождества. Мама провела утро на кухне, готовя уйму еды, хотя папа спрашивал, почему мы не можем просто доесть вчерашнее. Мне это казалось логичным планом, но мама утверждала, что это было бы неправильно, хотя холодильник уже был переполнен. Мы впятером сели за ранний обед, состоявший из жареного цыпленка и картофеля с чесноком.
– Команда готова к соревнованиям? – спросила мама.
– Думаю, да, – ответил Джонатан. – В этом году мы действительно сильны. Много хороших игроков, включая Аннику.
– Какая у тебя специальность, Джонатан? – спросил Уилл.
– Инвестиции.
– Я в восемьдесят пятом окончил Иллинойсский по специальности «бизнес». Получил степень магистра два года спустя. Вечерняя школа в Нью-Йоркском университете.
– Я надеюсь пойти тем же путем.
– Вот как? – Уилл хмуро посмотрел в мою сторону. – Почему ты мне этого не сказала, Анника?
– Ты никогда не спрашивал, – ответила я. – К тому же мы с тобой с прошлого лета не разговаривали.
– Может быть, я замолвлю за тебя словечко, когда начнешь искать работу, – сказал Уилл.
– Спасибо. Был бы тебе очень признателен.
– Как тебе цыпленок? – спросила мама.
– Очень вкусно, – ответил Джонатан.
– Ты превзошла саму себя, мама, – вставил Уилл.
Мы с отцом молчали. Мы ели маминого цыпленка тысячу раз, и она и так знала, что нам нравится.
Когда я помогала маме убирать со стола, Уилл подошел ко мне и сказал:
– Мне нравится этот парень. Тебе действительно стоит держаться за него.
– Я постараюсь его удержать, – пообещала я.
Я не знала точно, как это сделать, но Уилл на удивление был милым с Джонатаном, и последнее, чего бы мне хотелось, – это потерять единственного бойфренда, который у меня когда-либо был. Это обещание было бы легче сдержать, если бы я знала, как мне удалось его заполучить.
Когда я пошла наверх за вещами, Джонатан поднялся со мной.
– Спасибо за духи, – сказала я, указывая на их почетное место на комоде. – Это был очень милый подарок, и мне он очень нравится. – Слова выходили гладко, без единой запинки, потому что мама заставляла меня практиковаться в том, что я буду говорить Джонатану, пока не получится как надо.
