Анника говорит, что сожалеет, что забыла принять противозачаточные таблетки. До того как ее отправили в операционную, она не имела возможности увидеть выражение на лицах медицинского персонала, и вряд ли поняла бы, что оно значит. Но я заметил что-то в лице доктора, когда он объяснял, как обстоят дела и как могла случиться беременность, и все кругом сразу бы все поняли: было очевидно, что у тебя распланирована вся жизнь, а теперь приходится беспомощно стоять и смотреть, как вселенная смеется тебе в лицо.
– Не стоит извиняться, – говорю я. – Мы не первая пара, у которой произошел сбой с контрацепцией.
– Теперь у меня есть имплантат. – Она указывает на то место, где врачи вшили ей под кожу маленькие стержни. – С глаз долой, из сердца вон.
Я делаю глоток кофе.
– Мы были так молоды. Я думал, мы вместе завоюем весь мир. Будем просыпаться каждый день рядом в дерьмовой квартире. Но я не думал о том, что будет лучше для тебя. Я зациклился на мыслях, почему ты перестала любить меня.
Вот ее шанс убрать этот камешек с нашего пути раз и навсегда.
– Просто тем летом, когда я потеряла ребенка, мне было очень плохо. Такого ты никогда не видел. Я словно очутилась в темном месте, которое меня ужасно пугало. Я думала, как было бы хорошо заснуть и никогда больше не проснуться. Тогда бы я положила конец своим страданиям и больше никому не причинила бы вреда.
Я понимаю, о чем она говорит, и это меня пугает. На долю секунды я не могу дышать, так на меня давит тяжесть ее слов. Мне кажется, меня сейчас вырвет.
– Мне так жаль, что тебе пришлось пережить такое, – говорю я.
– Я никогда не переставала любить тебя, но я не могла поехать в Нью-Йорк. Мне нужно было доказать себе, что я могу закончить кое-что самостоятельно. Без тебя и без Дженис.
Я ставлю кофейную чашку на ее тумбочку и тянусь к ней. Я не доверяю себе, боюсь говорить, поэтому просто крепко обнимаю ее и глажу по спине, думая о том, как эгоистичны были мои мысли: все, чего я хотел, когда переехал в Нью-Йорк, – это чтобы она была там со мной.
– Ты никогда меня не забывал, – говорит Анника.
– Никогда.
Когда я встретил Лиз на вечеринке для новых сотрудников, она была всем, что я хотел. У выпускницы средней школы в маленьком городке в Небраске было со мной намного больше общего, чем просто корни человека со Среднего Запада. У нее были студенческие кредиты, которые нужно было выплачивать, и амбиции, которые нужно было удовлетворить, а еще она работала по ночам над магистерской диссертацией. Мы проводили вместе часы за учебой, обещая себе, что, когда мы получим степени, нас уже ничто не остановит. Тем временем мы карабкались все выше и выше по карьерной лестнице, отрабатывая больше часов, чем любой из наших коллег. Мозги у Лиз были под стать моим, а то, что ее интеллект был, так сказать, «в красивой упаковке», только шло ей на пользу. Она знала, чего хочет, и у нее были ответы на все вопросы. В конце концов я стал воспринимать ее прямоту как резкость, ее уверенность граничила с высокомерием. Но это случилось намного позднее. На заре наших отношений она считала меня особенным, и для меня это было как спасательный круг, брошенный с тонущего корабля моих неудачных отношений с Анникой. Я схватился за него обеими руками.
Анника никогда не присоединится ко мне в Нью-Йорке… Я давно это понял, но до встречи с Лиз все еще надеялся, что она сможет. В начале декабря я позвонил Аннике и снова услышал голос с автоответчика.
– Это я. Я хотел сказать тебе, что встретил кое-кого. Я просто подумал, что должен сказать тебе на случай, если у тебя все еще получится приехать. Я бы с удовольствием с тобой поговорил, но пойму, если ты не захочешь.
Я бы никогда не оставил такое важное сообщение на автоответчике, но Анника редко брала трубку, и в последний раз, когда я звонил, она мне не перезвонила. Я сказал себе, что честность должна хотя бы как-то идти в счет.
Это был последний раз, когда я набирал ее номер.
– То сообщение меня опустошило. Я хотела тебе перезвонить и сказать, что все еще люблю тебя, – говорит Анника. – Я знала, что именно должна сделать ради себя самой, но не думала о том, как мое решение повлияет на твои чувства. Я не понимала, что ты можешь пострадать от моих действий, пока Тина мне не объяснила.
– Все в порядке. Я это пережил.
Теперь мера и степень моего горя кажутся почти глупыми. Я часами слушал песни, которые напоминали мне об Аннике. Я увез с собой в Нью-Йорк ее подушку и каждую ночь клал ее себе под голову, скучая по ней. Все белокурые девушки на улице напоминали мне ее.
– Я действительно перезвонила тебе, но это было много лет спустя, и человек, взявший трубку, сказал, что ты там больше не живешь. Наверное, я могла бы разыскать тебя, позвонить в справочную, но даже Тина не смогла помочь мне понять, что именно я хотела сказать, поэтому я не стала. Я сосредоточилась на том, чего сумела добиться, живя самостоятельно, на моей работе в библиотеке, но я ужасно по тебе скучала. Когда я столкнулась с тобой в тот день в супермаркете, я была очень счастлива, что снова тебя вижу.
– А я словно привидение увидел. Сначала даже сомневался, ты ли это.
– А я сразу поняла, что это ты, – говорит Анника. – И никогда еще не была тебе так благодарна.
34. Анника
Чикаго
Сентябрь 2001 года
Сегодня я встречаюсь с Тиной, чтобы рассказать ей о результатах обследования. Я последовала совету Джонатана и пошла сдавать тест, и когда я сказала Тине, что наконец-то решила это сделать, она направила меня к нейропсихологу по имени доктор Соренсон. Тина сказала, что аутизм – это расстройство развития, а не психическое заболевание, и нейропсихологи как раз специализируются на диагностике расстройств аутистического спектра. Когда я позвонила, чтобы договориться о встрече, мне сказали, что тестирование займет четыре или пять часов, но его разделят на два сеанса. Еще мне прислали многостраничную анкету, которую я заранее заполнила и принесла с собой на прием.
Кабинет доктора Соренсона был совсем не похож на кабинет Тины: мебель жесткая, свет яркий, много хрома и стекла. Я ловила свое отражение в блестящих поверхностях и каждый раз вздрагивала, гадая, кто же эта другая женщина. В конце концов я просто уставилась на свои руки, которые были сложены на коленях, и постаралась не щелкать пальцами.
Задания теста были изнурительными и утомили меня, но потом я чувствовала себя хорошо. Как будто я наконец взглянула в лицо проблеме, которая мучила меня всю мою жизнь. Когда я задумалась, какими будут результаты диагностики, моя нервозность вернулась. Что, если наши с Джонатаном страхи вот-вот сбудутся? Что, если у меня нет никакого расстройства, а я просто странная, как считали мои мучители в детстве?
Когда я вернулась на прием, чтобы выслушать свой диагноз, доктор Соренсон сел за стол и открыл папку.
