Запретный плод особенно сладок. Сколько не фантазируй, он боялся снова напороться на ее недоуменный взгляд и холодную, вежливую улыбку, если он начнет настаивать на серьезности своих намерений.
Когда скрипнули половицы, сделал вид, что заснул. А сам наблюдал из-под полуопущенных ресниц, как Аделия прикрыла за собой дверь в ванную. Как на цыпочках, подсвечивая путь фонариком от сотового, прошла к комоду и достала сумку с кремами и своими девчоночьими штучками. Приготовился уловить тонкий аромат сливок и лимонника – так пах ее ночной крем для лица, и Макс уже запомнил этот запах, уже привязал его мысленно к гадалке.
Аделия аккуратно, чтобы не разбудить его, села на край кровати и замерла. Макс по-прежнему лежал на спине, закинув за голову руки, и показательно сопел. Типа спал. Девушка подобрала под себя ноги, откинула одеяло.
Снова замерла.
Сквозь полуприкрытые ресницы, Макс видел, что девушка сидит на коленях и рассматривает его. Луна скользила по ее рыжим волосам, очерчивала хрупкие нагие плечи с еле заметной линией бретельки. Помедлив, девушка подобралась еще ближе к нему, затаив дыхание, нависла в десятке сантиметров от его лица. Ее дыхание щекотало кожу, от ее взгляда бросало в дрожь, возбуждение вновь и вновь окатывало волной, обжигая и смеясь над ним.
«Напугать? Или сделать вид, что не вижу?», – мысли метались лихорадочно, суетно, желание поднималось, разгораясь в груди.
И пока не придумалось никакого решения, пока решимость окончательно не оставила его, сонно потянулся и, высвободив правую руку, по-свойски обнял нависшую над ним девушку, привлек к себе и, завалив на бок, прижал спиной к своему животу.
И засопел снова.
Типа спит.
Аделия не шевелилась, затаилась, едва дыша. Мужская рука тяжело легла на девичье плечо, нырнула под ребра, чуть ниже груди. «Черт, как же хорошо!» – Макс мечтательно откашлялся и потерся носом о девичью макушку. От шелковистых волос пахло летом и облепихой.
Чтобы она точно не сбежала, придавил бедро своим коленом.
Девушка поерзала, пытаясь высвободиться, устала, угрелась… и заснула.
И это была самая необыкновенная ночь в жизни Макса. Сон сняло как рукой. Он смотрел в окно, как падает мелкий декабрьский снег, как вьется у окна и тихонько скребется по стеклам стужа. Вдыхал нежный аромат облепихи и слушал дыхание Ады. Осмелев, коснулся губами нежной кожи на плече, проложил дорожку до кромки ее волос, – она сонно вздохнула и перевернулась на спину.
Теперь он мог видеть ее профиль. Чуть вздернутый нос, припухшие губы. Любоваться, наблюдая, как поднимается на вдохе ее грудь и мечтать, как он однажды будет ее касаться. Макс приподнялся на локте, прислушиваясь к дыханию девушки и чувствуя, как здравый смысл неотвратимо покидает его. Как заговоренный, он медленно наклонился к девушке и поцеловал в губы.
Невесомо коснулся, чуть прижал, впитывая ее изменившееся дыхание, завладел нижней губой, вобрав в себя, пощекотал кончиком языка уголок девичьего рта.
И в этот момент Аделия распахнула глаза.
Макс отшатнулся, мгновенно трезвея и представляя, как это выглядит со стороны, с ЕЁ стороны. Предательски замер в сантиметре от ее лица, но, кажется, гадалку разбудил не его поцелуй: в синих, округлившихся от ужаса глазах искрился страх.
Она шумно выдохнула, пробормотала:
– Ты слышишь это?
– Что именно? – Макс отстранился, сел.
Девушка подобрала к груди одеяло, тоже села, прислушиваясь к тишине.
– Мне показалось, что я слышу шаги. Знаешь, как по старым половицам? Скрип, скрип…
– Ну, может, кто-то в туалет пошел.
Аделия покачала головой:
– Нет, не это. Звук как будто сверху. Если бы я была в подвале, а в комнате кто-то ходил. В сапогах, ну… в жесткой обуви какой-то. Такой уверенный, хозяйский шаг…
Она выдохнула, окончательно приходя в себя.
– Присниться же такое.
Опустилась на подушку и плотно укутавшись одеялом, пробормотала:
– Прости, я наверно тебя разбудила…
Макс почесал щетину на щеке, решил, что ему все-таки надо прогуляться. И тихо выскользнул из комнаты.
Глава 12. Грехи отцов
Предновогодние дни летят, словно перепуганные птицы – не успел оглянуться, а уже 31-е.
Все утро в доме стоял шум предновогодней уборки – дети доделывали бумажные гирлянды, Александра орала на весь дом из-за разноцветной бумажной стружки, которая тянулась за ними везде, где только успевала ступить нога Ольги, Вадьки или близнецов. Но если старшие подростки относились к крику женщины философски, откровенно его игнорируя, то Ольга краснела и покрывалась пятнами. Светлана поймала ее на кухне, придвинула к себе. Приподняла трикотажный манжет свитшота внучки, пригляделась:
– А что это у нее, Александра? – голос прозвучал грозно, заставив девочку втянуть голову в плечи и сделать отчаянную попытку вырваться. Светлана перехватила ее крепче, дождалась, пока подойдет невестка. – Ты видела это?
На руках девочки от запястья до локтя – мелкая ярко-розовая сыпь. Под трикотажной резинкой свитшота уже расчесанная до кровавых струпьев.
Александра умолкла. Смена настроения и внезапная тишина заставили всех детей подойти ближе.
– У нее это со вчерашнего дня, – признался Вадька. – Говорит, чешется.
Ольга глянула на него сердито, парень смутился, умолк.
– Температуры нет? Не может быть корь? – Светлана подняла глаза на Александру.
Та покачала головой:
– Да привитая она…
– Привитая… – Светлана передразнила, потянулась к верхнему ящику стола, достала из него записную книжку. – Ты, смотрю, больше орешь на детей, а что там и как с ними тебе до фонаря.
Александра вспыхнула:
– Ну вот только учить меня не надо, а? – взвизгнула. – Своих воспитывайте, вон, Карину – того и гляди замуж выскочит за этого своего… Тискается по углам! – в сердцах бросила полотенце на стол, сорвала с грузной талии передник: – Какого черта вообще сюда приперлась? Улыбаться, изображать из себя черт знает что…
Светлана замерла, не успев найти телефон врача, отозвалась настороженно:
– Саша… Ты в своем уме?
Невестка посмотрела зло. Глаза успели покраснеть, губы дрожали от обиды. Женщина махнула рукой и, отвернувшись к окну, заревела в голос. Ольга, аккуратно высвободила руки, подошла к матери и обняла со спины. Детские руки обвили бедра, пальцы сцепились замком на округлом животе.
– Не плачь, мам, – прошептала. – Ты не виновата. Никто не виноват.
Она уткнулась в материнскую спину, плечи беззвучно подрагивали. Ребята, Светлана и подоспевшее на звуки разгорающегося скандала родственники замерли в нерешительности. Геннадий стоял в проеме, с потемневшим лицом, кусал нижнюю губу. Смотрел не на Александру, мимо нее, в окно. Через пару мгновений собрался уходить. Тогда до него донеслись слова дочери:
