– А я тебе нужна? Ты ведь не знаешь меня, – она все еще смотрела на распахнутую ладонь.
– Нужна. Рядом с тобой у меня ощущение, что я дома. Впервые в моей жизни, – он прищурился, пряча взгляд за красными габаритами попутных автомобилей.
Сердце пропускало удар за ударом, шелест «дворников» по лобовому стеклу оказался единственным звуком, который он осознавал. Потому что слушать дыхание притихшей рядом с ним девушки не хватал сил.
Макс решительно перестроился в правый ряд, нырнул в карман и остановил машину.
Порывисто повернулся в кресле к Аделии – чтобы видеть ее взгляд. Понять, что там, за его неприступной ясностью. Чтобы ловить ускользающие черты, невысказанные признания. Любые. Какими бы они ни были. Больше всего сейчас он хотел, чтобы тяжесть, поселившаяся под сердцем, развеялась.
Не дожидаясь разрешения, взял руки Аделии в свои, сжал. Мысли, что уже вертелись на языке, признания, что созрели и казалось, вот-вот прорвутся, замерли, поставленные будто на паузу. Зацепились за удивление в девичьих глазах. За непонимание и настороженное недоверие.
– Ада. Я боюсь, что ты вернешься в Москву и больше не захочешь видеться. Что для тебя это все – только контракт и работа. Потому что я вынудил тебя играть по своим правилам, навязал свое общество, заставил изменить свои планы. Никто не любит, когда заставляют. И я боюсь этого, как черт ладана. И не знаю, как все исправить. Я уже признался в том, что дурак. Признался, что хочу, чтобы все было на самом деле. Но этим снова вынуждаю тебя играть по моим правилам. Только уже по другим. И это как игра без конца и без края. Я уже не могу остановиться… Потому что завтра, от силы после завтра, ты попросишь отвезти тебя в Москву. И мне нечем тебя остановить, кроме как придумать новое ограничение, снова заставить…
Он говорил быстро, лихорадочно, то отворачиваясь к лобовому стеклу, по которому «дворники» все еще размазывали снежные хлопья, то поворачивался к Аделии. То сжимал ее пальцы, то почти отпускал их. Говорил больше, чем хотел сказать. Говорил, как говорят перед собственным отражением, признаваясь в сокровенном и зная, что никто не услышит.
Но Аделия слышала.
И чем больше слышала, тем больше терялась.
Потому что он словно проговаривал ее собственные мысли. Про то, что она завтра попросит отвезти ее домой. Что чувствует себя обязанной. И это тяготит, не позволяет сделать выбор. Даже очевидный – Макс ей нравился. Не как клиент. Нравились его руки. Его голос. Нравилось, как он морщится на ветру, как отрывисто говорит, как превращается в волка, крадущегося по следу. Даже как троллит ее и называет «Мымриковой» – нравилось.
Но признаться в этом открыто – это будто подписать акт капитуляции, признать, что ею можно манипулировать.
Макс перехватил ее руки ближе к локтю, наклонился вперед. Посмотрел пристально, удерживая взглядом.
– Макс, – прошептала.
Вяло попробовала высвободиться.
Он резко отпустил ее руки, выдохнул. Сел прямо, уставился в лобовое стекло. Молчал. В затянувшейся тишине Ада видела, как обострились его скула, потемнел взгляд, а на переносице пролегла глубокая морщинка. Мужчина рассеянно барабанил подушечками пальцев по рулю. Решительно вцепился в него, снимая машину с паркинга и возвращаясь на трассу.
– Я отвезу тебя завтра утром в Москву…
– Макс.
– … Это будет правильно.
Аделия наблюдала за мчащимися навстречу снежинками.
– Отступаешь? – мертвенно-ледяным цветком в груди расцветало разочарование.
Макс покосился на нее, шмыгнул носом:
– Меняю тактику.
Аделия рассмеялась – на душе стало легко. Капитан Александров тайком ухмыльнулся, проворчал:
– Не родился еще тот человек, который заставит меня отступить…
Аделия прыснула и рассмеялась в голос:
– Блин, я уже думала, все, упустила свое счастье… Никто больше массаж не сделает… И пловом не накормит… И не обогреет…
– Смейся, смейся. Ты сейчас бросила мне вызов… – Он добавил газу, подгоняя машину вперед. – Я ей душу изливаю, в любви практически признаюсь…
– В любви-и-и?
– В любви, да, практически. А она такая «Макс», «Макс»… Мымрикова – она и перед новым годом Мымрикова…
У Аделии болело от смеха лицо, слезились глаза, тушь потекла, и она пыталась собрать ее костяшкой указательного пальца, но только размазывала по щекам. Услышав «Мымрикова», треснула Макса по колену.
Наклонилась и прошептала на ухо:
– Так что, ты от меня избавляешься завтра? Имей ввиду, твои деньги я уже потратила.
Макс не успел ответить – зазвонил сотовый. Он покосился на девушку, поймал ее улыбку и принял сигнал.
– Да, слушаю.
Аделия не успела подобраться, поэтому услышала первую фразу:
– Макс! – Встревоженный голос Риммы Аркадьевны. – Вы где?!
– В дороге еще, всё нормально. Выехали из Вязьмы…
– Господи, Макс! Тут такое творится, такое творится! – женщина, кажется, его не слышала.
Аделия выпрямилась, затихла, прислушиваясь. Макс нахмурился:
– Мам, ты о чем? Генка с Александрой цапаются?
– Да ну что ты такое говоришь! При чем тут Гена?! Тут Аделия Мило нужна! – Макс покосился на девушку, округлил глаза и приготовил театральный жест в стиле «Ну, что я говорил?». Римма возбужденно шептала: – Макс, тут какая-то чертовщина творится!
– Чертовщина? – Макс решил, что ему послушалось.
– Именно. Мы все сидим в машинах, все боятся в дом заходить!
Макс переключил гарнитуру на громкую связь:
– Мам, я переключил на громкую связь, Ада тебя слышит, рассказывай.
– Адочка! Милая! Мы тут все так напугались! – Римма заплакала.
Аделия шикнула на расплывшегося в улыбке Макса, ткнула его в бок.
– Что случилось, Римма Аркадьевна?
– Мы готовились к празднику. Разговаривали. И тут дом начал скрипеть, вздыхать, будто оживать. Будто по старым половицам кто-то идет. Скрежет жуткий. Ну, мы думали, что это дети балуются, пошли в детскую. Они нам навстречу, перепуганные – стены начали визжать.
– Визжать?
– Да, оглушительно. На одной ноте, будто кого режут. Невозможно терпеть. Мы все выскочили наружу, полуголые, кто успел одеться, кто нет. Хорошо у Рафа ключи с собой были, он завел машину, мы в ней спрятались и у нас в машине, папа, как обычно, машину не запер и ключи положил за зеркало. – Ворчание отца на заднем фоне. – Вот, греемся, пока бензин не закончился… Максик, приезжайте скорей, так страшно.
– Римма Аркадьевна, вы главное не беспокойтесь и в дом не заходите, хорошо? – Аделия приблизила лицо к динамику, чтобы ее было лучше слышно.
