Сердце буквально выскакивало из груди, а руки тряслись так, что вызвать такси с помощью мобильного приложения получилось только с третьей попытки.
На ее счастье, водитель такси оказался не лысым и не толстым, а худощавым парнем с густым черным ежиком на голове.
– На автовокзал, – сказала Кира, садясь рядом с ним.
Глава 1
Похороны были немноголюдными – Глеб с матерью, Наташа Осипова, сотрудница «Веселого ветра» и шесть работников похоронного агентства. Все шестеро – как на подбор высокие, спортивного телосложения в идеально чистых черных костюмах, полная противоположность расхожему стереотипу гробокопов.
Наташа за все время не произнесла ни слова, лишь хлюпала носом, за что Глеб был ей безмерно благодарен. Молча кинула три горсти земли на полированный гроб, кивнула, благодаря мать за протянутую упаковку влажных салфеток, и взяла сразу несколько – одной тщательно вытерла пальцы, в другую тихонько высморкалась. И так же молча кивнула, прощаясь, когда Глеб положил на холмик свежей земли букет роз.
Мать тоже ничего не говорила, но Глеб все время ощущал на себе ее испытывающий взгляд. «Как ты?» – как будто спрашивала она, и это гипертрофированное материнское сочувствие заставляло его сжимать кулаки, чтобы не сорваться, не нагрубить, не наговорить слов, о которых он, вполне вероятно, потом пожалеет.
– Как-то нехорошо получилось, – заявила мать, когда они возвращались к машине Глеба.
– Что не так? – спросил он, объяснив водителю, куда ехать, и сев рядом с ней на заднее сиденье.
– А мы что, к тебе едем?
– Нет, к себе еду я. Приму душ, переоденусь и поеду на работу. А Павел, водитель, отвезет тебя куда скажешь.
– На работу? Ты сможешь сегодня работать?
– Смогу… Почему нет?
– Но… Но я не могу оставить тебя в таком состоянии. Это плохо…
– В каком состоянии, ма? Пожалуйста! Мне хочется немного побыть одному… В тишине…
Но побыть в тишине ему не удалось – под окном беззастенчиво громко чирикал воробей.
– Можно потише? – возмутился было Глеб и вдруг словно увидел Киру.
«Глебушка, Глебушка, дай кусочек хлебушка», – пропела бы она сейчас.
Мимоходом включив чайник, Глеб заглянул в хлебницу, отщипнул от батона немного мякиша, приоткрыл окно и покрошил его в собственноручно изготовленную когда-то кормушку.
– Ешь, вымогатель! Мы теперь вдвоем с тобой остались, должны друг друга поддерживать. Ты в курсе, что такое «поддерживать»? Есть в вашем воробьином лексиконе такое слово?
Воробей, с лёту бросившийся клевать крошки, поглядел на Глеба и вернулся к трапезе. Неугомонная птица прилетала каждое утро – очевидно, жила где-то поблизости. Кира, смеясь, говорила, что воробей похож на Глеба, и он каждый раз делал обиженное и чуточку сердитое лицо. Ну кому, скажите на милость, хочется походить на воробья? На орла – еще куда ни шло. Можно еще на ворона – говорят, они мудрее людей. А на воробья? С его-то без малого двумя метрами роста! Но раз Кира говорит, что похож, значит, деваться некуда. Он согласен быть воробьем, муравьем, слоном и даже ослом, лишь бы слышать ее смех вперемешку с воробьиным чириканьем, шумом закипающего чайника и запахом ее любимых духов – ненавязчиво сладких, чем-то отдаленно напоминающих Глебу компот в школьной столовой. Духи эти носили гордое имя «Императрица», что абсолютно не соответствовало ни запаху, ни характеру Киры, ни ее внешности. Этот гордый титул ассоциировался у Глеба с властным взглядом, круглым лицом, двойным подбородком и мощным бюстом.
Ничем из вышеперечисленного Кира похвастаться не могла. Невысокая, щупленькая, со спины похожая на мальчика-подростка. И взгляд самый что ни на есть мягкий, доброжелательный. Хотя, наверное, как раз подходящий для такой должности. Клиенты ведь попадаются разные, особо не покомандуешь. Волей-неволей приходится подстраиваться, учиться быть вежливым, внимательным. Одним словом, таким, как Кира. Когда-то он, Глеб Ермолаев, оказался именно этим клиентом – переборчивым, высокомерным грубияном. Вернее, такой была Луиза, с которой он пришел в «Эдельвейс» – самую рейтинговую турфирму города – в поисках свадебного тура. Нет, он не кривил губы в саркастической усмешке, не отвечал на каждое предложение Киры презрительными комментариями. Эту роль Глеб целиком и полностью доверил Луизе, ограничившись молчаливым перелистыванием буклетов и периодическим постукиванием пальцами по подлокотнику эдельвейсовского дивана из кожи цвета кофе с молоком.
В конце концов действо под названием «выбор тура» ему надоело, он сгреб просмотренные буклеты и, пообещав подумать на досуге, направился к выходу, даже не удостоверившись, что Луиза следует за ним. Впрочем, злобный стук ее каблуков без лишних слов свидетельствовал о том, что так оно и есть.
– Ну ты чего? Я же не могу передвигаться с такой скоростью! – возмущенно заявила она, располагаясь на переднем сиденье его «мерса».
Получалось у нее это виртуозно, чувствовалась многодневная тренировка. Каждое движение отточено и призвано приковывать к себе взгляды мужской половины.
– Зачем носить обувь, в которой невозможно ходить? – отозвался Глеб.
Аккуратно прихлопнув дверь, он, не торопясь, обошел машину и зачем-то бросил быстрый взгляд на окна «Эдельвейса». Бежевые жалюзи, скрывавшие сотрудников и посетителей турагентства от посторонних глаз, не шевелились, и от этого Глеб ощутил непонятное раздражение.
Досуга, во время которого он собирался изучить предложения «Эдельвейса», не случилось. Придя домой, вернее в квартиру Глеба, где они с Луизой проживали последние полтора года, его невеста перво-наперво скинула неудобные туфли, а затем проследовала на кухню. Стук крышки мусорного ведра сообщил Глебу, что поездка в «Эдельвейс» была не чем иным, как тщательно спланированным убийством. Убийством времени, которое он мог посвятить любимому детищу – своей фирме.
Если верить заму, состояние фирмы было вполне устойчивым, но Глеб все равно периодически ощущал себя одной из семи нянек при безглазом ребенке. Казалось, стоит только убрать руку с пульса, и обязательно произойдет что-нибудь этакое. И он держал: днем и ночью. Это обстоятельство вносило неприятный диссонанс в их с Луизой отношения.
Яркая и красивая, она просто обязана была дарить свою яркость и красоту миру, ежедневно и ежечасно. А Глеб считал это бесполезным времяпрепровождением. Вечеринки, коктейль-пати, тусовки – зачем это все? Ну встретились, обменялись информацией, и все – дела не ждут. Но он привык к присутствию Луизы в своей жизни, как привыкают к симптомам хронической болезни, – ведь она была в ней всегда. Их матери учились когда-то в одном классе, почти одновременно вышли замуж и с разницей в полгода родили детей. Глеб с Луизой с детства были практически неразлучны – играли в одной песочнице, ходили в один детский сад, сидели за одной партой. Когда Глеб окончил институт, отец Луизы помог ему обзавестись бизнесом, а мать, в то время влиятельная чиновница в городской администрации, прокрутила через фирму сына лучшей подруги несколько очень выгодных операций. Получив такое начальное ускорение, паровоз ермолаевского бизнеса уверенно катил вперед в верном направлении, а в его голове угнездилась мысль, что он, как порядочный человек, обязан…