Воробей опустошил кормушку, вызывающе чирикнул и посмотрел на Глеба.
«Маловато будет, – словно говорили черные бусины птичьих глаз. – Хозяйка твоя пощедрее была, чем ты».
– Была, – проговорил Глеб. – Была…
И от этого короткого слова, как от пули, что-то внутри его вдруг оборвалось. Лопнуло, разлетелось на тысячу кровавых ошметков, а на образовавшемся месте стремительно росла и ширилась пустота. Настолько болезненная, что невозможно ни вздохнуть, ни крикнуть.
«Я умираю, – понял он. – Может, это и к лучшему. А вдруг там, по ту сторону, действительно что-то есть и я встречу Киру?»
Воробьиное чириканье стало громче, словно никакой это не воробей, а огромный тысячепудовый колокол звонит над головой.
«Не вздумай! – слышалось Глебу в звуках этого колокола. – Не бросай меня! Кира ушла, а теперь и ты засобирался! А как же «мы в ответе за тех, кого приручили»? А как же фирма? Почти сотня людей, вверивших тебе свои судьбы? Как же твоя мать, в конце концов? О ней ты подумал?»
Собрав в кулак последние силы, Глеб нашел телефон и набрал номер «Скорой».
Его нашли на пороге квартиры. Сердечный приступ. Подхватили, откачали, спасли. Вот только инструкций, как жить теперь вот такому, половинчатому, не дали. Через неделю его выписали, снабдив списком лекарств, и он прямо из больницы отправился в офис.
Голова еще кружилась от слабости, но он верил: спасение в работе.
Его появление в офисе вызвало настоящий переполох.
– Глеб, ты с ума сошел, – буквально ворвался в кабинет его зам, Александр Сергеевич, обладатель степени МВА Эдинбургского университета и фамилии Птушкин, – единственный, пожалуй, кто был в курсе всего произошедшего с шефом.
– Мы к вам сегодня в больницу собрались ехать, – подтвердила секретарша Аллочка, по совместительству племянница Птушкина. – Апельсины…
– Отставить апельсины, – скомандовал Ермолаев, – принеси корреспонденцию и список звонивших, а пока я буду смотреть, сбегай в аптеку. Вот рецепт, вот деньги.
– Но… Ваша мама… – Аллочка вопросительно покосилась на дядю.
Тот кивком предложил ей не спорить с начальством.
Среди звонивших Глеб обнаружил фамилию Осипова. Наташа Осипова, сотрудница Киры. Бывшая.
– Что будем делать с «Веселым ветром», Сергеич? – спросил он зама.
– А что с ним делать? Пусть себе дует и веселится. Толку с него, конечно, никакого, но вдруг сгодится. У нас вот в сентябре годовщина фирмы, так можно через него пропустить какую-нибудь увеселительную поездку. Только не вокруг дома с ночевкой, а куда-нибудь подальше. Типа Розы Хутор какого-нибудь.
Глеб видел, что Птушкин изо всех сил старается хохмить, и от этого воистину титанического принуждения себя к позитиву ему было искренне жалко зама.
Около часа они обсуждали текущие проблемы, а потом в дверь поскреблась Аллочка.
– Глеб Васильевич… – она сделала огромные глаза и почти шепотом сообщила: – Ваша мама звонила. Она сейчас приедет. Ругается.
«Этого только не хватало!» – мысленно ужаснулся Глеб.
– А где моя машина?
– Отвезти тебя домой? – подхватился Птушкин.
– Наверное, – пожал плечами Глеб. – Хотя нет, давай все-таки на минутку заедем в «Плазу».
– В «Плазу» так в «Плазу», – согласился Птушкин.
Поднимаясь в лифте, Глеб страшно боялся увидеть портрет Киры с траурной ленточкой наискосок и печальным букетом в вазочке. И был бесконечно благодарен Наташе за то, что ничего этого не было. Офис «Веселого ветра» остался таким же, как при Кире: фотографии, подаренные благодарными клиентами, куча разнообразных сувениров и огромная, во всю стену, карта мира. Когда-то давно, в прошлой жизни, Глеб предложил отмечать на ней места, где они с Кирой побывают, и тогда же воткнул первый красный флажок возле Стамбула. Теперь этот одинокий флажок маячил молчаливым укором. Обманул, не сдержал слова, не защитил, не сберег, потерял…
– Глеб Васильевич? – Наташа ждала от него указаний, а он не знал, что сказать. Глеб подошел к столу жены, провел по нему рукой и тут же устыдился этого жеста – вдруг Наташа решит, что он проверяет качество работы уборщицы. На столе лежал ежедневник, который он подарил Кире в преддверии Нового года. Яркая кожаная обложка притягивала взгляд. Глеб медленно полистал страницы. Записей совсем мало – номера автобусов, чьи-то телефоны, а потом и вовсе что-то странное – «доппельгангер». Что бы это могло значить? Дальше пустая страница. И еще одна.
Глеб решил, что на таинственном доппельгангере записи обрываются, как вдруг, спустя неделю, обнаружилось еще одно, не менее странное слово – «Кайрос».
Тут Глеб почувствовал, что Наташа не сводит с него вопросительного взгляда.
«Ждет ответа», – понял он.
– Вы меня извините, что-то я задумался, – он тряхнул головой, пытаясь вырваться из плена двух странных слов, которые Кира записала в своем ежедневнике. – Насчет работы… Да, насчет работы. Вы постарайтесь, пожалуйста, найти человека. Не одной же вам тут сидеть.
– Мне самой искать? – переспросила она.
– Ну да, вам же работать. Но, если хотите, я могу своего кадровика подключить. Как лучше?
– Я могу, – с горячностью заговорила она. – Уже думала об этом. Давайте я подберу кандидатуры, а ваш кадровик поможет определиться, кого выбрать. Хорошо?
– Конечно. И как насчет того, чтобы стать директором?
– Я? – Тут она совсем смутилась и, кажется, даже собралась заплакать.
– Так как? – строго спросил он.
– Я… Да… Я – да! Согласна.
– Хорошо, тогда я поручу юристу подготовить необходимые документы, и займитесь поиском помощника.
Перед тем как уйти Глеб положил в карман Кирин ежедневник.
– Тебе говорит что-нибудь слово «доппельгангер»? – спросил он у Птушкина, когда они вернулись в машину.
– Что-то из мистики, – сказал тот, перестраиваясь в крайний левый ряд.
– А «Кайрос»?
– «Кайрос»… «Кайрос»… А в каком контексте?
– Ни в каком. Просто «Кайрос».
– Что-то из мифологии. Надо в интернете посмотреть.
Оказавшись дома, Глеб перво-наперво включил ноутбук.
Доппельгангер – в литературе двойник человека. Не отбрасывает тени… Не отражается в зеркале… Его появление обычно обозначает смерть героя. Смерть героя… Значит, Кира предчувствовала свою смерть? И она вовсе не была случайностью, как пытались уверить Глеба служители закона? Или нет – Кира, когда писала это слово, имела в виду что-то совсем другое? Может, подсказка кроется в слове «Кайрос»?
Но смысл слова «Кайрос» не только не прояснил обстановку, но еще больше напустил тумана таинственности. Ибо был этот Кайрос древнегреческим богом счастливого мгновения, самым младшим из детей Зевса. Греки очень почитали Кайроса и изображали его в виде крылатого юноши с длинным чубом на лысой голове. Именно за этот чуб и можно было поймать неуловимого бога. Зазеваешься, не успеешь – пиши пропало. Счастливый случай повернулся к тебе задом, и сколько ни скреби пальцами по лысому затылку, удачу не вернешь.
