Я встала, чуть пошатываясь, и побрела к карете, довольная и умиротворенная.
Когда я вернулась, время ужина давно миновало, и за косметикой пришлось идти в комнату дроу. Он меня заодним переплел, хотя зачем, если ночь впереди? Но не отказываться же от приятной процедуры. Тем более, что у него были припасены для меня бутерброды и чай.
Перед тем, как сгинуть на Маришкином девичнике, я все-таки обошла весь гарем, проверила, не случилось ли чего, поэтому сильно задержалась, но зато ушла со спокойной душой, прихватив с собой пару мальчиков по вызову, для Маришки.
— О! — встретил меня довольный крик, стоило только открыть дверь покоев подруги. — М-монашка пожаловала! Эй, а мужикам вход воспрещен. Брысь в мою спальню! Можете пока поспать. Я через пару часиков приду. Ик!
— Если ты будешь так пить, через пару часиков мы тебя туда только отнести сможем, — попеняла я ей.
— Да без разницы! — развязно отмахнулась Мариша. — А чо они, побрезгуют что ли?
— Нет. Но ты больше не пей.
— Тогда ты пей! — пьяно ответила она, пихая мне в грудь полупустую бутылку игристого вина. — Пей-до-дна, пей-до-дна, пей-до-дна!
Я сделала несколько глотков. Девчонки поддержали меня дружным визгом. Правда, все я не осилила, но мне простили.
— Ну чо, поговорим? — она обхватила меня за плечо, повиснув на нем своим немалым весом. С другой стороны пристроилась такая же пьяная Маргаритка.
— О чем?
— О соплях и тараканах, блин. О любви, конечно! Мы ж девочки, у нас две темы: «Великая любовь» и «Все мужики — козлы!». Козлов ты нам уже рисовала, теперь давай про любовь.
— Нет у меня любви.
— А мы те щас нагадаем, — Мариша встала, сделала крутой вираж, сбив головой открытую дверцу шкафа, но ее это не остановило. Покопавшись в столе, она выгребла из него старые замызганные карты.
— Мамины, — с нежностью проворковала она, внюхиваясь в них, потом смачно плюнула на колоду и растерла. — Слюна царицы — есть.
— Кровь блудницы, — Марго кольнула себя булавкой от брошки и капнула на колоду. — Есть!
— Теперь моча девственницы, — пробормотала Мариша, усаживаясь рядом.
— Я писать не буду, — замахала я на них руками.
— Ой, да какая из тебя девственница! — отмахнулась она. — У меня тут где-то пузырек есть. Между прочим — ценнейшая вещь: моча суккуба-девственницы.
— Дочки, что ли, твоей?
— Ага. Мла-адшенькой, — с нежностью пробормотала Мариша, поглаживая пузырек и прижимаясь к нему щекой. — Но для тебя ничего не жалко.
И она щедро полила карты. Гадость какая. Я взяла бутылку вина и отхлебнула, хотя до меня еще первая порция не дошла.
— Правильно, пей давай. Тебе штрафная полагается. Так на че мы гадаем-то? Я забыла. А! Точно! На любофф! Тяни карту.
— А можно я их руками не буду трогать? — брезгливо поморщилась я.
— Ну хоть сдвинь тогда чем-нибудь, — ответила Мариша, и я осторожно сдвинула полколоды черенком ложки.
— Агась. Приступим.
Мариша снова подняла карты к лицу, внюхалась в них, а когда открыла глаза, начала уже конкретно напоминать безумную. Видно, они тут кроме вина еще и дурманом баловались. То-то мне все кажется, что благовониями благовоняет. Мариша тем временем затряслась и забормотала что-то неразборчивое в карты. Все кругом взялись за руки и начали гудеть, нагнетая обстановку. Вообще-то гудение нисколько не помогало гадалке. Просто так было таинственнее, по мнению собравшихся. Пока они гудели, я допила бутылку. Вот теперь вино начало до меня доходить: в голове чуть зашумело, и стало очень хорошо. Даже дурость с картами, измазанными в крови, слюне и моче, больше не казалась чем-то отвратительным. Так, легкая Маришкина придурь.
— Уу-у-у-А! — крикнула подруга и, словно обжегшись, бросила карты перед собой. Некоторые из них в полете развернулись, некоторые остались рубашками вверх.
— Эх, бедная ты моя, бедная, — горько начала Мариша, но я сразу поняла, что она прикидывается. — Не будет в твоей жизни истинной любви, потому что… потому что… Потому что она у тебя уже есть! Ура!
И Мариша принялась скакать вокруг меня, тряся какой-то картой. Безумие оказалось заразным, и другие девушки тоже запрыгали.
— Ну и кто ж моя истинная любофф? — поинтересовалась я, разглядывая выпавшие символы, но ни черта в них не понимая: карты были гадальными, и рисунки на них были какие-то неизвестные.
— Ну вот же, смотри: видишь ты его каждый день, и в доме он твоем живет. А еще вы недавно куда-то ездили — видишь, тут карета? Не конь, а карета. Значит — вместе ездили. Значит, из гарема он! — уверенно постановила Мариша.
— У тебя в гареме триста мужиков, — напомнила я. — Который из них мой?
— А это тебе лучше знать, — отмахнулась Мариша. — Главное, что есть уже. Карты-то не врут. Если вы друг друга найдете, счастливы будете до конца ваших дней. А ежели упустишь ты его, век тебе не быть замужем. Ты пей давай, пей!
— Да я и так уже полбутылки выпила чуть ли не разом, — попыталась отвертеться я. Не удалось. Мне всучили еще одну открытую бутыль. И хоть бы одна добрая душа предложила бокал или хотя бы чайную чашку.
— Пошли, — сказала Мариша, впившись мне в плечо.
— Куда? — испуганно спросила я, пытаясь вырваться из ее захвата. С другой стороны в меня вцепилась Марго.
— Туда, — туманно ответила подруга, и они потащили меня по коридору.
— Э-э! Вы чего задумали? — я дергалась между ними, как распятый на жертвеннике ягненок под ножом шамана аборигенов.
— Чего-чего, — передразнила меня Мариша. — Венец безбрачия с тебя будем снимать. Не дергайся, идти тяжело.
— Не надо с меня ничего снимать! — запротестовала я. — Мне и так хорошо.
Но спорить с ними было бесполезно. Меня затащили сначала в один из потайных ходов, потом куда-то вниз, в сырые объятия подземелий, а потом и еще глубже — туда, где, наверное, полсотни лет никого не было.
— Раздевай, — повелительным жестом махнула в мою сторону Мариша. Марго тут же охотно принялась вытряхивать меня из платья. Спьяну ей это плохо удавалось, тем более, что я сопротивлялась как могла. Но в конце концов, тупая бабья сила, коей в моих мучительницах было куда больше, чем во мне, победила, и платье с треском выпустило мою испуганную тушку. Мариша щелкнула пальцами, призывая голубой магический светильник. Я стала сама себе напоминать привидение в длинной нижней рубахе. Светильник разгорался все ярче и, наконец, осветил помещение.
— Мамочки! — завопила я и попыталась забраться на шею Марго. Меня оттуда сняли и поставили обратно.
— А ну цыц! — заткнула меня Мариша и деловито обошла подземелье.
Это был древний склеп. Причем не наш, с мраморными плитами, скрывающими от безутешных родственников лики умерших, а древний — со скалящимися со стен скелетами. Руки, шеи и ноги их были прикованы к стенам кандалами, челюсти отвисли, а под ребрами болтались связки холщовых мешочков с высушенными внутренними органами — так раньше трупы бальзамировали. Древние верили, что человек после смерти продолжает жить и иногда бродит по миру, беспокоя живых. Поэтому они приковывали своих мертвецов к стенам склепа. Мариша обошла их все, потыкала в суставы, проверяя их на крепость, и, выбрав самый прочный скелет, пошептала что-то над кандалами и плюнула на них по разочку.
