— После заката жду тебя, — сказала Лан, когда все стали расходиться. Я кивнул в знак, что услышал ее, и пошел прочь из обеденной залы — подальше от их ненавистных рож.
Я был так раздражен, что совершенно не думал, куда иду. В результате ноги по привычке привели меня в сад. Глянув на заготовленные для костров дрова, я вдруг почувствовал, как внутри вскипает такая едкая злость, что меня даже затрясло, а в глазах потемнело. Пнув горку сосновых поленьев и развалив ее, я быстрыми шагами пошел прочь и не останавливался до тех пор, пока не покинул территорию «дома».
Вылетев на улицу, как пробка из бутылки с игристым вином, я подставил голову пыльному ветру и сделал судорожный вдох. Мне было душно, ужасно хотелось дернуть воротник рубахи и хватать воздух ртом, как утопающий. Немного успокоившись, я прижался виском к ближайшему чахлому деревцу. Надо остыть, я веду себя недостойно. Никак у меня не получается держать себя в руках, подобно отцу и Шаарду: опять лечу куда-то на волне ярости. Вот что я хотел сделать? Сбежать? Куда? Чтобы уйти от этого позора, мне нужно стать бесцветной тенью человека и оказаться за тридевять земель отсюда — только тогда появится шанс, что я не встречу никого из высокородных и не стану объектом насмешек. Если посмотреть со стороны, здесь, в Асдаре, меня хотя бы кормят. Черт возьми, неужели мне действительно придется стать одним из них — грубым варваром, не знающим, что такое искусство и тонкий вкус, и трахающим женщин «по традиции»?
Я устало опустился на землю и привалился к дереву спиной. У самых дверей дома Великой Матери начиналась одна из улиц. Сейчас она была пуста: работяги давно уже вернулись в свои общины и готовились к жаркой ночи. А я сидел под деревом, словно в ожидании казни. Казни, которой суждено повторяться каждые три дня. Ветер гонял мимо меня пыльные волны, шелестел опавшими с деревьев сережками. Солнце медленно опускалось в узкий промежуток между двумя скалами, что отделяли Асдар от Крагии, и заливало все вокруг оранжевым огнем.
Это было так странно: видеть мир и понимать, что он не для тебя создан. Что спешащие к кострам мужчины не позовут тебя с собой. Что спешно наряжающиеся женщины не предложат тебе разделить с ними ночь. Мир жил. А я словно бы замер. Странно было осознавать, что каждое мгновение где-то рождается ребенок, а где-то умирает старик. Что жизнь продолжается, но уже без меня: боги, как провинившегося малыша, поставили меня в угол. Как долго мне здесь торчать? Мой род славится долгожительством, и у меня впереди не меньше сотни лет. Отпустят ли меня асдарцы, когда умрет Лан? Зачем им муж без жены? Было бы здорово, если б она умерла родами или просто насмерть простудилась. И не дай боги, если ее род тоже славится долгожительством. А ведь это вполне может быть правдой: у ее матери имеются подозрительно взрослые и даже старые дети, а она при этом выглядит не так уж плохо. Что, если Лан проживет не меньше, чем я? Боги, только не говорите мне, что я наказан до конца жизни!
— Эстре, погладь котенка, — услышал я чей-то весьма странный голос.
— Что? — переспросил я, оборачиваясь и обнаруживая возле крыльца юродивого: он стоял, покачиваясь, и пытался смотреть на меня, но его глаза быстро-быстро перескакивали с одной точки на моем теле на другую, глядя куда угодно, но не в глаза.
— Погладь, — сказал мужчина, протягивая мне серый мохнатый комок.
— Но он же дохлый, — я не удержался от гримасы отвращения.
— Дохлый? — удивленно и растерянно переспросил юродивый и поднес котенка к лицу обеими руками, как чашу с храмовым вином. Лицо его скривилось, из глаз потекли слезы. Мне стало стыдно, что я расстроил бедолагу.
— Закопал бы ты его где-нибудь, — посоветовал я. — Тельце сгниет, и душа освободится.
— Нет! Не дам! — вскричал блаженный, прижимая к себе мохнатый комок. — Мой! Никому не дам!
— Хорошо-хорошо, — успокаивающим тоном сказал я. — Никто его у тебя не отберет.
— Точно? — нахмурился он.
— Точно, — подтвердил я.
— Тогда ладно, — юродивый тут же повеселел, сел на ступени крыльца и принялся наглаживать трупик, что-то мурлыча под нос. У меня мелькнула неприятная мысль, что котенок мог сдохнуть не своей смертью, а по вине этого несчастного, но я не стал ничего говорить по этому поводу: все равно животному уже не помочь.
— Не беги от дракона, Эстре, — неожиданно сказал юродивый, глядя прямо мне в глаза стеклянным взглядом, отчего мне вдруг стало холодно. — Все равно догонит.
— Какого дракона? — непонятно, зачем, спросил я. — От Лан, что ли?
— Лан хорошая, — юродивый опустил глаза и снова принялся наглаживать котенка. — Лан кормит. Лан любит. Лан умная. Лан последняя. Не будет никого после Лан. Драконы будут после Лан.
— Шел бы ты спать, — посоветовал я, устало помассировав виски: мне не хотелось пока возвращаться домой, но и продолжать этот странный разговор — тоже.
— Не сможешь ты, — юродивый резко встал, снова уставившись на меня, не мигая. Забытый котенок шмякнулся в пыль. Я непроизвольно сделал шаг назад. Ну не люблю я блаженных. Странные они.
— Чего не смогу? — все-таки не удержался я от вопроса.
— Трусы бегут с войны, которую сами затеяли, — вдруг быстро забормотал юродивый, не отводя от меня глаз. — Драконы сожрут трусов. Но дракон не жрет дракона. Не знаю, что с тобой делать. Исправляй. Исправляй ошибки!
— Иди домой, — снова сказал я, пытаясь обойти сумасшедшего и укрыться в доме, пока он на меня не бросился. Но в тот же момент юродивый словно сломался: колени у него подогнулись, и он скорее упал, чем сел обратно на ступеньку. Потом сгреб котенка, прижал к груди и принялся раскачиваться, глядя в пустоту и ноя. Я медленно-медленно стал обходить его и уже взялся за ручку двери, когда юродивый добавил неожиданно нормальным голосом:
— Лан не знает, что такое семья. Прими это или покажи ей. Третьего не дано. Крылатая не знает, что ей нужно гнездо, но строит его. Она выбрала тебя. Среди тысячи тысяч выбрала. Не за перья красивые, за крылья драконьи. Голову подними, крылом гнездо закрой, дыханьем огненным обогрей, лапами когтистыми удержи. Сгорят перья. Пепел останется. Не носят драконы перьев.
Выдав эту странную речь, юродивый снова принялся качаться и хныкать. Я, наконец, скрылся в доме. Хватит с меня этого бреда. Пора готовиться к визиту в покои жены.
Вот уж никогда бы не подумал, что исполнение супружеского долга может стать такой проблемой. И ведь даже совета не у кого спросить. Эх, жаль, Шаарда нет рядом: он ведь тоже женат на какой-то чахоточной вобле. Наверняка бы посоветовал что-нибудь, чтоб в постели не опозориться. Раньше я всегда пропускал мимо ушей разговоры на тему мужской слабости, считая, что если меня это когда и коснется, то не раньше, чем через тридцать-сорок лет. А теперь вот и рад бы послушать, да некого: местные никогда не считали мужскую слабость проблемой. Для них она всегда шла рука об руку с мудростью. Не хочется — значит, так надо. Значит, пора задуматься о воспитании нового поколения, а костры оставить молодым.
