Малыш у меня на руках издал первый предупредительный хнык.
— Слушайте, заберите его кто-нибудь, пожалуйста, — попросил я, обращаясь ко всем присутствующим. — Я не умею с детьми обращаться.
— А ты учись, — посоветовала мне Сафира. — Чай, не в общине живешь. Однажды самому придется нянчиться.
— Но я правда не знаю…
— Ты глянь, как он сидит, — перебила меня Сафира, прекращая прясть: все равно я уже некоторое время не раскручивал колесо. — Поставь себя на его место: тебе бы так удобно было сидеть?
— Нет, — оценил я.
— Тогда возьми его так, чтоб вам обоим удобно было, — посоветовала Сафира.
Я, с непередаваемым ощущением брезгливости и опасения, что могу навредить чужому ребенку, подхватил малыша и посадил поудобнее, развернув лицом к матери. Та оторвала взгляд от младшего и с улыбкой помахала старшему пальцами. Ребенок разулыбался и одобрительно гугукнул, потом повернул голову ко мне и продемонстрировал мелкие зубки, лишь слегка торчащие из склизких розовых холмиков. Я поймал себя на том, что презрительно поджимаю губы, разглядывая это зрелище. От Сафиры это тоже не укрылось:
— Свой больше понравится, — сказала она.
— Да как же он поймет, что его? — удивился старик. — Чай, не один он: трое их у Лан, мужей-то.
— Ты глаза-то разуй, — заворчала на него одна из «жаб». — Он на наших мужиков похож, как дерево на камень. Детишек от него сразу видать будет.
И они пустились в обсуждение моей внешности, нисколько не стесняясь, что я сижу рядом и все слышу. Такова уж особенность стариков: близость смерти позволяет им говорить все, как есть, и никто их за это особо не осуждает. Я тем временем снова перевел взгляд на ребенка: тот по-прежнему меня разглядывал. По подбородку у него текла слюнка, и я боялся, что он ее об меня вымажет. Впрочем, уж лучше слюни, чем детская неожиданность. Кстати, заберите его уже у меня. Дети — это не мое.
Словно услышав мою безмолвную просьбу, девушка наконец сообразила позвать подругу, и они забрали это слюнявое чудовище. Я вздохнул с облегчением. Работа возобновилась.
К счастью, пытка старческой беседой закончилась довольно скоро: меня отпустили оттуда даже раньше, чем настало время обеда: у Сафиры устала спина, и она ушла в ближайший общинный дом — отдыхать. Я встал, с удовольствием потянулся и пошел домой. Встречные женщины улыбались мне. Некоторых я даже узнал и подумал: не моих ли детей они носят? Дойдя до калитки, я оглянулся и представил, что все ползающие тут и там карапузы — мои. А что, довольно милое получилось зрелище. Если, конечно, на руки их не брать.
За обедом Лан снова не было, что, впрочем, неудивительно: на обед вообще мало кто приходил, все предпочитали брать еду с собой. Утолив голод, я подумал, как было бы здорово сейчас найти Лан и помочь ей немного с обретением того самого круглого животика, который так ждет народ. А что? Она же сама сказала: Великой Матери закон дня и ночи не писан. Так что если я загляну к ней после обеда, в этом не будет ничего плохого. Подумав так, я смело прошествовал в ее кабинет. Но там было пусто. Странно. Я проверил кухню, прачечную, амбары, чуланы, оба сада, залы для приемов и даже чердак: ее нигде не было. Прогулявшись по дому и так нигде ее и не обнаружив, я решил заглянуть в последнее место, где Лан могла оказаться днем: в ее покои.
Открыв дверь, я сразу понял, что что-то не так. Постель была смята, вещи раскиданы, словно Лан одевалась в спешке. На полу валялась еще влажная тряпка, которой она оттирала чернила. Не понял. Куда это Лан ушла, даже не приняв толком ванну после вчерашнего? Она вообще спала? Завтракала?
Я проверил купальню и все ближайшие помещения и галереи, еще раз обошел все рабочие зоны, но Лан нигде не было. Люди были, работа шла, а Лан не было! Просто мистика какая-то. Не в поля же она ушла? Ой, что-то мне это не нравится. Если подумать, я не видел ее с прошлого вечера — с тех самых пор, как сам ее уложил в постель, чтобы там она дождалась Эдара. Стоп. А что, если…
— Где она? — рявкнул я, влетая в кузню и хватая Эдара за верх кожаного фартука. — Что ты с ней сделал?
— Чего? — кузнец непонимающе посмотрел на меня, жалко повисшего на нем, и стер со лба пот.
— Куда ты дел Лан? — повторил я. — Я заходил к ней только что. Ее нет!
— Не может быть, — спокойно сказал Эдар, скидывая меня и подходя к умывальнику. Я отпал от него, как котенок с обрезанными когтями. Кузнец невозмутимо переоделся под градом моих бесконечных обвинений, и мы пошли обратно в дом. В отличие от меня, Эдар не стал бегать по всему дому, а, недолго думая, отыскал Закка: вот уж кого бы я точно не стал спрашивать.
— Лан не видел? — спросил он его.
— Видел, — кивнул Закк, показав нам располосованную щеку с явными следами женских ногтей. — Ни за что ни про что получил, между прочим.
— А что она при этом говорила? — насмешливо поинтересовался Эдар, ощутимо расслабившийся после этих слов.
— Что довели мы ее до белого каления, — пояснил Закк.
— А мы это… — начал Эдар, предлагая ему закончить.
— Северяне, — подтвердил Закк.
— Ну вот, видишь, как все просто, — с улыбкой облегчения повернулся ко мне Эдар. — А ты переживал. Его родичи просто подняли очередное восстание. Закк их защищал, получил от Лан по роже, а теперь она умчалась на север, чтобы лично остановить это безумие.
— Но почему без нас? — спросил я.
— А зачем мы ей там? — искренне удивился Эдар.
— Но она же может пострадать! — возмутился я.
— Ты — можешь. А Лан никто не тронет, — спокойно пояснил Эдар. — Северяне, конечно, плохо чтут традиции, но уж Великая Мать — это святое. Не кипятись. Ничего с ней не случится. Живи, как обычно. Все будет хорошо.
Но я не мог жить как обычно: я только-только решил считать эту женщину своей, а она вдруг куда-то делась. Что за сюрпризы такие? Железное спокойствие Закка и Эдара действовало мне на нервы. Это ж надо было — отпустить хрупкую женщину, собственную жену, в самую гущу событий, в эпицентр восстания, а самим остаться дома. Да они тут все сумасшедшие! Еще бы ребенка на поле битвы кинули. В Крагии за такое бы в ссылку отправили до конца жизни.
Я бесился и ворчал, но не мог ничего сделать. Асдарцы вели себя так, словно ничего странного не произошло. Лан не было день, другой, третий. Время тянулось медленно. Я не находил себе места. Не мог нормально работать, спать, есть. Я похудел, под глазами у меня наметились темные пятна. Каждое утро первым делом я заходил в покои Лан, но обнаруживал там только неряшливо разбросанные вещи, которые никто даже не удосужился прибрать. Я чувствовал себя брошенным псом, и даже пару раз засыпал в ее смятой постели, втайне надеясь, что ночью она вернется, увидит меня, и мы… Но она не возвращалась. Так прошла почти неделя. Ежедневно нам приходили вести с севера. Ежедневно я интересовался судьбой Лан, всякий раз получая ответ вроде: «Да что ей сделается-то?». Поначалу домочадцы еще удивлялись моему интересу, потом махнули на меня рукой, списав мое поведение на особенности крагийского воспитания. Бардос снова взялся учить меня разным полезным и не очень навыкам. Я слушался неохотно, но постепенно все же смирился и привык: если это еще одно испытание, я его пройду.
