Я смотрел на нее, пытаясь ощутить ненависть, к которой так привык. Но ненависти не было. Внутри меня поселились пустота и холод. Как будто еще вчера там было что-то большое и теплое, а потом его выдрали, и в этом месте гулял теперь безразличный ветер, пытаясь иссушить постоянно сочащиеся отовсюду капли страха. Сердце глухо ныло. Мне вдруг нестерпимо захотелось взять Лан за руку — тонкую, бледную, со вздувшимися венами. Но я не позволил себе этого. Она не поймет меня. Я и сам в себе с трудом разбираюсь, а ей и подавно никогда не выбраться из лабиринта моих мыслей, если я ее туда пущу. Увидит холодные стены моей опустевшей души и начнет кричать и метаться, а мне будет больно от ее каблуков.
— Налить тебе супа? — тихо спросила она. Я отмер, сообразив, что уже минуту сижу, протянув руку вперед, будто бы к большой фарфоровой супнице. Побоявшись, что голос меня подведет, я просто кивнул. Вокруг словно бы стало еще тише. Люди как будто изо всех сил старались не стукнуть вилкой или ложкой о тарелку и глотать как можно беззвучнее.
Лан взялась за ручку супницы. Рука ее дрогнула, и фарфоровая крышка издала неприятный звук, ударившись о края. Лан замерла на мгновение, слегка поморщившись и вжав голову в плечи, словно ожидая наказания. Я непроизвольно задержал дыхание. В моей голове крутились странные мысли, как будто я собирался сложить из них молитвенный шар, а взгляд был прикован к лицу Лан. Она взяла половник, зачерпнула гущу и наполнила тарелку. Затем привычно разбавила гущу жидкостью и подала мне, глядя в стол, как послушные слуги в доме моего отца.
Воздух между нами как будто загустел и заледенел. Вдыхать его было тяжело и неприятно. Я смотрел на Лан, на ее протянутую руку с сетью синеватых вен, на мелко подрагивающие ресницы, а внутри у меня вздымалось что-то настолько холодное, что тело словно покрывалось инеем изнутри. Я открыл рот, чтобы поблагодарить ее, но не смог выдавить из себя ни слова. А она все тянула руку и сгибала шею под тяжестью головы. И тут я увидел, как по ее щеке катится прозрачная капля. Быстро-быстро обрисовав изгиб щеки, она сорвалась, не добравшись до подбородка, и капнула в суп.
И я, наконец, разобрался. Спутанный лабиринт мыслей сложился в простую и понятную карту. Я знал, что эта слеза горячая. Я чувствовал, что она должна была согреть меня, отпугнуть этот неестественный холод. И в то же время я понял, что больше не имею на это права. Прошлой ночью я потратил его на нечто другое. И теперь мы оба заложники. У меня нет выхода. И у нее тоже. Мы оба не знаем, как поступить. Никогда не было в Асдаре традиций, касающихся наказания за измену. Потому что нет здесь тех, кто на это способен.
Я вышел из зала молча. Я все понял — и за себя, и за нее — но не знал, что с этим теперь делать. Единственное, что я знал: вернуть все, как было, не получится, но и жить, как есть — тоже. Только боги теперь могли подсказать, как нам поступить.
Даже не накинув плаща, я вышел из дома и зашагал в сторону Небесного замка.
На улице было так же пустынно, серо и холодно. Весть о моей измене, похоже, разлетелась по всему городу, и люди выходили из домов, чтобы поглазеть на меня и тут же, смутившись, опустить глаза. Молчание и шелест влекомых ветром желто-красных листьев сопровождали меня всю дорогу до змеиных полей. Темнота все больше наступала, отрезая от видимой картинки кусочки, и я часто спотыкался, но еще видел, куда иду. Мир сужался, уменьшался на глазах. В ушах шумело — то ли от ветра, то ли само по себе. Воздух был холодным, и вскоре у меня совсем перестали гнуться пальцы, а кожа задубела. Я шел вперед, как механическая игрушка, привезенная как-то Шаардом с запада на забаву сестрам. Переставлял ноги, не чувствуя, много ли прошел и далеко ли еще до нужного места.
Наконец, в том узком коридоре, что оставило мне сдающее зрение, я увидел каменное гнездо. Дымка испарений сегодня стелилась низко, и нисколько его не загораживала. В гнезде сидели взъерошенные детеныши. Огромная мать-дракониха заметила меня, зашипела, закрывая крыльями гнездо и малышей. Как будто я мог перепрыгнуть пропасть, разделяющую нас.
Подойдя к самому краю, я замер, закрыл глаза и принялся складывать молитву. Как и в тот раз, это принесло мне сильную боль, но я даже ощутил какое-то странное удовлетворение от этого. Шар, закручивающийся внутри, упорно пытался сломать мне ребра, но в этот раз я не сопротивлялся: черт с ним, ломай, если так надо. Мысли и воспоминания стремительно стекались к сердцу, журча по венам и нашептывая мне слова, которых я стыдился. Пусть. Пусть все уйдет в эту молитву. Нет смысла прятать что-то. Какая теперь разница?
Шар все ширился и ширился. Мне даже стало казаться, что он вышел за пределы моего тела, но все никак не желал отрываться и улетать. Я смиренно дожидался конца молитвы, стиснув зубы и пытаясь не замечать боль. Потом запрокинул голову и всей грудью вдохнул холодный осенний воздух. Шар оторвался от сердца и стал медленно подниматься к небесам. Я открыл глаза, чтобы увидеть его. Он был белым, прозрачным, но словно бы разрисованным снаружи морозными узорами. И он был огромным. Наверное, в него поместилась вся моя жизнь. Вся. Моя. Жизнь.
Мне вдруг стало спокойно. Темнота чуть приразняла когти, шум в ушах начал утихать. Я посмотрел вниз. Под ногами у меня расстилалась пропасть. Дно ее терялось в белесой дымке. Она была такой нежной, пушистой и чуть розоватой. Не буду я ждать ответа. Я его уже нашел. Если узлы затянулись так, что их нельзя распутать — руби, не жалея.
Сделав несколько шагов назад, я разбежался, раскинул руки и, оттолкнувшись от края скалы, прыгнул вперед. В голове еще успела промелькнуть мысль, что я совершаю ошибку, что ничего нельзя делать сгоряча. Но я прогнал ее: какая теперь разница? Ветер свистел в ушах. Он драл мою одежду, трепал волосы, щеки. Он пытался остановить меня, но я был тяжелее. Меня крутило и дергало в неровных воздушных потоках. Глаза я не открывал, да и зачем? Все равно вокруг лишь белая дымка. Еще одно-два мгновения и…
Боль кольцами впилась в мое тело. Как тряпичная кукла, ударившись о какие-то дуги, я дернулся, попытался закричать, но не смог даже вздохнуть. Меня дернуло в одну сторону, в другую. Послышался треск, грохот обваливающихся камней, какой-то скрежет и. Ветер перестал бить навстречу, он словно взбесился и принялся драть меня со всех сторон. Свет вспышками прорывался сквозь закрытые веки. Что-то тащило меня вверх, сжимая почти по всему телу стальными дугами. Я открыл глаза, испуганно дернулся, обнаружив, что белая дымка осталась далеко внизу, а я лечу над землей, перехваченный огромными призрачно-белыми когтями.
Запрокинув голову, я попытался рассмотреть «старшего брата», но увидел лишь яркое солнце. Оно слепило меня, а ветер оглушал, но я все равно слышал и чувствовал рывки чудовищных крыльев. Когда над моей головой раздался рев, я попытался вскрикнуть, и понял, что давно уже задыхаюсь: дракон стискивал меня слишком сильно. Что вы решили, боги? Вы унесете меня на другой конец земли? Или «старший брат» просто тащит меня ко входу в ад, чтобы я попал туда еще живым?
Додумать эту мысль мне не дали: призрачные когти раскрылись, и я полетел вниз. Ударился обо что-то, покатился, отбивая локти и колени и инстинктивно пытаясь уберечь голову, услышал женский визг и крики людей. Еще одно мгновение свободного падения и удар об землю. Куча листвы, на которую я приземлился, взорвалась подо мной желто-красными фонтанчиками, сверху посыпались куски черепицы, и я потерял сознание.
