Глава 3
Лучше меньше, да лучше
Если какой-нибудь путешественник XVII века вздумал бы отправиться в Венецию, то всюду, куда бы он ни пошел, он услышал бы, как с треском разрываются рамки музыкальных традиций. Даже само название эпохи – барокко – происходит от термина ювелиров и обозначает необычайно крупную, причудливых форм жемчужину.
В инструментальной музыке – той, которой не нужны были слова, – в ту пору происходила небывалая и всеобъемлющая революция. Вводились совершенно новые инструменты – такие как фортепиано; те, что существовали прежде, совершенствовались – так, скрипки работы Антонио Страдивари спустя века можно продать за миллионы долларов. Зародилась современная мажорно-минорная система. Провозглашались виртуозы – авторы оригинальных музыкальных произведений. Композиторы старались максимально реализовать свои умения, сочиняя сложные сольные партии, дабы расширить границы способностей лучших исполнителей. Тогда же появилось понятие концерта – особого типа выступления, в ходе которого виртуоз-солист играл в сопровождении оркестра, а венецианский композитор Антонио Вивальди завоевал в этом жанре неоспоримое первенство. Его «Времена года» и по сей день являются безусловным хитом – насколько это можно сказать о произведении, которому почти триста лет (фанатский ролик по мультфильму «Холодное сердце», где «Времена года» были использованы в качестве саундтрека, набрал девяносто миллионов просмотров в YouTube). Реализации творческого потенциала Вивальди содействовал ансамбль талантливых музыкантов, способных очень быстро разучивать новые партии для самых разных инструментов. Именно ради них со всей Европы съезжались императоры, князья, кардиналы и графини, чтобы насладиться музыкой, написанной в духе последних тенденций эпохи. Все участники были женщинами и известны как figlie del coro – буквально «дочери хора». Такие занятия, как верховая езда и спорт на открытом воздухе, в плавучем городе были недоступны, и главным развлечением горожан была музыка. Звуки скрипок, духовых инструментов и вокала доносились с каждой лодочки и гондолы. И весь этот век, пронизанный музыкой, был веком царствования «дочерей хора».
«Только в Венеции, – писал один из важных гостей города, – можно лицезреть это музыкальное чудо».
Они были одновременно родоначальницами музыкальной революции и небывальщиной. Во всех прочих местах на их инструментах могли играть только мужчины. «Они поют, словно ангелы, играют на скрипках, флейтах, на органе, гобое, виолончели, – писал потрясенный французский политик. – Иными словами, им не страшен никакой инструмент».
Другие современники были менее дипломатичны. Так, британский писатель-аристократ Гестер Трэйл сетовал: «Вид девиц, пиликающих на контрабасе и дудящих в фагот, не доставил мне большого удовольствия». В конце концов, в ту пору «женщинам подобало» играть на инструментах вроде клавесина или стеклянной гармоники.
Зато король Швеции пришел от «дочерей хора» в совершеннейший восторг. Известный авантюрист Казанова был потрясен переполненными залами. Один суровый французский критик особенно отмечал одну скрипачку: «Она – первая представительница своего пола, осмелившаяся бросить вызов успешным состоявшимся артистам». Даже те из слушателей, кто явно не выказывал готовности покровительствовать искусствам, были тронуты. Франческо Колли писал об «ангельских сиренах», превзошедших «даже самых возвышенных птиц» и «распахнувших пред слушателями врата Рая». Эта похвала особенно неожиданна, поскольку Колли был официальным книжным цензором Венецианской инквизиции.
Лучшие из «дочерей» прославились на всю Европу. Среди них была Анна-Мария делла Пьета. Один немецкий барон назвал ее ни больше ни меньше «первой скрипкой Европы». Председатель парламента Бургундии заявил, что ей «не было равных» даже в Париже. Отчет о расходах, составленный Вивальди в 1712 году, свидетельствует о том, что он потратил двадцать дукатов на скрипку для шестнадцатилетней Анны-Марии. Пожалуй, эту сумму легко можно счесть эквивалентом помолвочного кольца; сам же Вивальди заработал ее за четыре месяца. Из сотен концертов, написанных им для figlie del coro, двадцать восемь сохранилось в «записной книжке Анны-Марии». На кожаной обложке алого цвета – цвета Венеции – изящными золотыми буквами выведено ее имя. Концерты, написанные с главной целью – подчеркнуть вершину ее таланта, полны энергичных пассажей, для исполнения которых необходима одновременная игра разных партий на нескольких струнных инструментах. В 1716 году Анна-Мария и другие «дочери» получили заказ Сената на более интенсивную артистическую деятельность, дабы призвать милость Божью на венецианскую армию, которая тогда сражалась с Османской империей на острове Корфу (во время осады венецианская скрипка и вовремя разразившаяся буря оказались сильнее турецких пушек).
В 40-х годах восемнадцатого столетия Анна-Мария достигла среднего возраста. Тогда-то с ней и познакомился Жан-Жак Руссо. Философ-бунтарь, вдохновитель французской революции, был также и композитором. «Из Парижа я привез с собой национальную предубежденность против итальянской музыки», – писал Руссо. И все же он признал, что музыка, которую играли figlie del coro, «не имеет равных – ни в Италии, ни в мире».
Однако было нечто, что повергло Руссо в отчаяние: он не видел женщин. Они играли за занавесом из тончайшего крепа, свисавшего поверх кованой железной решетки, в высоких церковных ложах. Слышать их можно было, но лишь тени их угадывались из-за занавеса. Эти тени изгибались и колыхались в такт музыке, словно силуэты в водевиле. Решетки «скрывали от меня их ангельскую красоту, – писал Руссо, – и я ни о чем больше не мог говорить».
Однако он говорил об этом так часто, что в конце концов рассказал одному из видных покровителей «дочерей». «Если уж вы так жаждете увидеть наших девочек, – сказал тот Руссо, – мне будет легко удовлетворить ваши желания».
Руссо и в самом деле обуяло желание. Он не оставлял в покое этого человека до тех пор, пока тот не устроил ему встречу с музыкантами. И там Руссо, чьи бесстрашные письмена подвергнут запрету и сожгут до того, как они удобрят собой почву демократии, совершенно потерял терпение. «Когда мы вошли в залу, где были мои долгожданные красотки, – писал он, – я ощутил любовную лихорадку, какой никогда прежде не испытывал».
Покровитель представил женщин – чудесных сирен, чья слава, словно травяной пожар, распространилась по Европе, – и Руссо был поражен. Тут была София – «ужасная», написал о ней Руссо; Катина, «у которой был всего один глаз»; Беттина – «чье лицо было полностью изуродовано оспой». «Едва ли хоть на одну из них можно было смотреть без содрогания», – заключил Руссо.
Недавно об одной из лучших певиц написали такие строки: «На левой руке ее нет пальцев, как нет и левой ноги». Эта заслуженная артистка была «бедной хромой женщиной». Прочие гости оставили еще менее лестные отзывы.
Как и Руссо, английская гостья леди Анна Миллер была очарована музыкой и умоляла взглянуть на женщин без скрывающей их ширмы. «Мой запрос приняли, – писала Миллер, – но когда я вошла, меня охватил такой жестокий приступ смеха, что я и сама удивляюсь, как меня не выгнали. Моим глазам предстали десять – четырнадцать ведьм – старых и молодых… и несколько девиц». Миллер изменила свое мнение об их выступлении: «Настолько вид музыкантов вселил в меня отвращение».
