Однажды Джанго Рейнхардт ехал в такси вместе с Лесом Полом, изобретателем электрогитары. Пол был музыкантом-самоучкой и единственным рок-н-ролльщиком, который удостоился места в Национальном зале славы изобретателей. Рейнхардт спросил Пола, умеет ли он читать ноты. «Я ответил, что не умею, – рассказывал Пол. – Он рассмеялся до слез и сказал, что тоже не умеет. Я, говорит, даже не знаю, что это за «ми» такое – просто играю и все».
Чеккини рассказал, что он не раз приходил в замешательство, когда его просили сыграть такую-то ноту знаменитого джазового музыканта, а тот попросту не понимал. «Среди джазистов это старая шутка, – говорит Чеккини. – Спрашиваешь: «Ты ноты читать умеешь?» А тебе отвечают: «Не настолько, чтобы пострадала моя музыка». В этой шутке есть доля правды. Так, Чеккини обучал музыкантов Чикагского симфонического оркестра, который в 2015 году был назван критиками лучшим оркестром страны и пятым в мире. «Джазовому музыканту гораздо легче научиться играть классику, чем классическому – джаз, – сказал он. – Джаз-музыкант в первую очередь творец, тогда как классический – художник, воспроизводящий чужое».
После того как Джанго Рейнхардт зажег сцену ночного клуба, музыканты, исполняющие классическую музыку, попытались перейти на джаз. По словам Майкла Дрегини, автора множества книг о том времени, импровизация была «понятием, которое шло вразрез с методикой обучения в консерватории… После долгих лет строгой подготовки в консерватории для некоторых переход был невозможен». Леон Фишер, который считается одним из величайших классических пианистов XX века, рассказал соавтору своих мемуаров, вышедших в 2010 году, что его самое большое желание было научиться импровизировать. Но несмотря на то что он всю жизнь искусно воспроизводил написанные на бумаге ноты, по собственному признанию, импровизировать совсем не умел.
Аналогия Чеккини с изучением иностранных языков – не уникальна. Даже метод обучения музыке Судзуки, который в сознании общественности равен раннему старту, был разработан Синъити Судзуки на основе подражания естественному овладению языками. Судзуки вырос в непосредственной близости от скрипичной фабрики своего отца, но сам считал этот инструмент не более чем игрушкой. Когда они с братьями дрались, то поколачивали друг друга скрипками. Он и не пытался освоить этот инструмент до тех пор, пока ему не исполнилось семнадцать и он не услышал запись «Аве Марии». Под впечатлением от услышанного он принес скрипку с фабрики домой и попытался подобрать мелодию на слух. «Выходило неважно, я то и дело ошибался и поправлял сам себя, но в конце концов все-таки смог сыграть произведение». Лишь позже он нашел технические уроки и стал сначала исполнителем, а затем и наставником. По словам «Американской ассоциации Судзуки», «дети не делают упражнений, когда учатся говорить… А читать они учатся тогда, когда уверенно освоят говорение».
В целом картина совпадает с результатами классических исследований, не направленных на сферу музыки: широкий охват подготовки обеспечивает широту диапазона при переходе. То есть чем обширнее контекст, в рамках которого осваивается тот или иной материал, тем больше абстрактных моделей создает ученик и тем меньше полагается на конкретный пример. Со временем они совершенствуются в применении знаний в незнакомой ситуации, а ведь именно в этом состоит суть творческого процесса.
По сравнению с работой Мамы Тайгера, руководство для родителей, ориентированное на развитие творческого потенциала, содержит гораздо меньше правил. Предлагая родителям решение, психолог Адам Грант отмечает, что «творческий потенциал нелегко развить, но легко убить». Он упоминает исследование, в ходе которого было выявлено в среднем шесть домашних правил для обычных детей, в отличие от семей с творческими детьми, где было всего одно правило. Родители творческих детей озвучивали свое мнение после того, как дети делали то, что им не нравится, – они не опережали события. Уровень ограничения в таких домах был низким.
«Странно, – сказал мне Чеккини в конце нашей беседы, – что некоторые великие музыканты были самоучками или никогда не учились нотной грамоте. Не хочу сказать, что это беспроигрышный вариант, но сейчас ко мне приходит множество учеников из школ, где преподают джаз, – и все играют одинаково. Как будто не могут найти собственный голос. Мне кажется, самоучки больше экспериментируют, пытаются найти один и тот же звук в разных местах и таким образом учатся решать задачки».
Чеккини на мгновение замолчал, откинулся на спинку стула и уставился в потолок. Прошло несколько секунд. «Я мог бы показать за пару минут то, на что у меня ушли годы тренировок за клавиатурой. Никогда не знаешь, что правильно, а что – нет. В голове это не заложено. Просто нужно пытаться найти решение проблемы, и тогда, спустя пятьдесят жизней, оно придет к вам. Это медленный процесс, – говорит он, – но в то же время в подобном способе обучения что-то есть».
Глава 4
Обучение – быстрое и медленное
– Итак, сейчас мы будем играть в Eagles, – говорит учительница математики восьмиклассникам. Она подбирает примеры, чтобы заинтересовать и мотивировать ребят. – Представьте себе ларек, где продают хот-доги, – говорит она. – Кстати, в Филадельфии они особенно хороши.
Студенты хихикают.
– И чизстейки тоже, – вставляет кто-то.
Учительница напоминает о теме сегодняшнего урока: простые алгебраические выражения.
– Хот-доги на стадионе, где играют Eagles, стоят три доллара. Составьте уравнение с переменными, чтобы рассчитать стоимость Х хот-догов.
Студентам нужно понять, почему некая буква обозначает неопределенное число. Понимание этого абстрактного понятия необходимо им для дальнейшего постижения математики, но объяснить его не так-то легко.
Первым вызывается Маркус:
– Х – дробь – три доллара.
– Не дробь, – поправляет учительница. – Это если бы нужно было разделить.
И дает правильную формулу:
– 3Х. 3Х означает, что сколько бы я ни купила, за каждый из них я заплачу 3, так?
Другой ученик не понимает:
– А откуда вообще берется Х? – спрашивает он.
– Это количество хот-догов, – отвечает учительница. – Мое переменное число.
Ученик по имени Джен спрашивает:
– Означает ли это, что нужно умножать?
– Совершенно верно. Итак, если у меня два хот-дога, сколько я за них заплачу?
– Шесть, – дает правильный ответ Джен.
– Трижды два. Хорошо, Джен.
Еще одна поднятая рука.
– Да?
– А это может быть любая буква? – спрашивает Мишель.
– Да.
– А путаницы не будет? – спрашивает Брэндон.
Учительница объясняет, что это может быть любая буква. И переходит ко второй части урока: вычисление выражений.
– То, что я проделала в примере с хот-догами по три доллара, было вычислением выражения, – поясняет учительница. Затем, указывая на формулу «7Н» на доске, спрашивает: – Если вы зарабатываете семь долларов в час и работаете два часа в неделю, сколько вы заработаете?
