Ключевым элементом во взаимодействии команд является то, что психолог Джонатан Барон назвал «активным открытым мышлением». Самые эффективные прогнозисты видят собственные идеи как гипотезы, которые необходимо подвергать проверке. Их цель – не убедить товарищей по команде в своих знаниях, но заставить сомневаться в предположениях. В общечеловеческом контексте это ненормально. Допустим, на сложный вопрос: «Приведет ли увеличение финансирования государственных школ к повышению качества преподавания и обучения?» – люди неизбежно начнут высказывать свою точку зрения. Даже имея доступ к интернету, они не станут искать подтверждение того, что заблуждаются. И дело не в том, что мы не умеем принимать противоположные мнения. Просто наш самый сильный инстинкт выступает против этого. В 2017 году канадские и американские ученые начали исследование, в рамках которого попросили группу хорошо образованных взрослых с различными политическими взглядами прочесть аргументы, которые подтверждали их убеждения в противоречивых вопросах. Когда участникам предложили плату за чтение противоположных доводов, две трети решили даже не смотреть – не говоря уж о том, чтобы всерьез задуматься над ними. Неприятие противоположной точки зрения не обязательно свидетельствует о глупости и невежестве. Профессор психологии и права Йельского университета Дэн Кахан доказал, что чем выше уровень научной грамотности у взрослых, тем больше вероятность того, что они станут тверже придерживаться своих убеждений относительно политически полярных тем в науке. По мнению Кахана, причина может заключаться в том, что им лучше удается находить подверждение своих чувств: чем больше времени они уделяют изучению какой-либо темы, тем «ежистее» становятся.
В одном из исследований, которые проводили в период подготовки к Брекзиту, лишь незначительное большинство сторонников и противников выхода из ЕС смогло правильно интерпретировать результаты сфабрикованной статистики мнений об эффективности крема для лечения кожной сыпи. Однако, когда участникам голосования дали те же данные, представив их как показатели роста или снижения преступности в зависимости от потоков иммиграции, количество голосующих резко увеличилось, и они отказывались принимать статистику, которая шла вразрез с их политическими убеждениями. Кахан стал свидетелем похожего явления и в США, только на этот раз темами опроса были использование крема и контроль за оборотом оружия. Кроме того, Кахан зафиксировал одну черту характера, которая позволяла бороться с этой склонностью: научное любопытство. Не научное знание, а научное любопытство.
Кахан и его коллеги воспользовались умными инструментами и измерили уровень научного любопытства, спрятав релевантные вопросы в подобие маркетинговых опросов потребителей. Они проследили за тем, как после просмотра видео определенного содержания (некоторые были связаны с наукой) люди искали дополнительную информацию. Самые любопытные и любознательные постоянно искали новые сведения, независимо от того, насколько они совпадали с привычным видением мира. Менее любопытные взрослые вели себя как «ёжики»: они с большим сопротивлением воспринимали то, что противоречило их убеждениям, и в политическом отношении занимали полярные позиции, приобретая более глубокое знание по какой-либо теме. Те, у кого показатель научного любопытства был высоким, нарушали эту тенденцию. Свойственная «лисам» охота за информацией весьма напоминала то, как настоящая лиса охотится на жертву: она спокойно гуляет по местности, прислушиваясь к окружающим звукам, и вдобавок ко всему она всеядна. Как сказал Тетлок о лучших прогнозистах: важно, не что они думают, а как они думают. Они имеют высокий показатель открытости мышления. Кроме того, такие прогнозисты чрезвычайно любознательны и притом не просто рассматривают противоположные идеи, но активно изучают одновременно несколько дисциплин в поисках подобных идей. «Без широты знаний их глубины может быть недостаточно», – писал Джонатан Бэрон, психолог, который разработал систему оценки активной открытости мышления.
Чарльз Дарвин был одним из самых любознательных и ментально открытых людей в истории человечества. Его первые четыре модели эволюции представляют собой формы теории креационизма
[64] или разумного промысла. (Пятая модель рассматривала вопрос создания отдельно.) Он завел привычку записывать в свой блокнот любой факт или наблюдение, которое противоречит теории, над которой он в данный момент работал.
Он беспощадно атаковал свои собственные убеждения, уничтожая одну за другой разработанные им же модели, пока, наконец, не вывел теорию, которая не противоречила ни одному из реальных фактов.
Но чтобы приступить к труду всей своей жизни, он нуждался в толчке такого же, как он, ментально открытого единомышленника, наставника. Джон Стивенс Хенслоу был священником, геологом и профессором ботаники. Именно его стараниями Дарвина приняли на борт судна Ее Величества «Бигль». Но прежде чем корабль отправился в плавание, Хенслоу велел Дарвину прочесть недавно опубликованную и весьма противоречивую книгу Чарльза Лайелла «Принципы геологии». Лайелл утверждал, что Земля медленно меняется под воздействием процессов, которые продолжаются по сей день. Хенслоу не мог согласиться с видением геологии в отрыве от теологии, а потому предупредил Дарвина «ни в коем случае не принимать высказанные в книге взгляды». Но, как и свойственно «лисе», он решил отбросить собственное неприятие этой работы и призвал своего подопечного ее прочесть. Книга стала настоящим открытием. По мнению историка Дженет Браун, «в результате одного из самых значимых обменов идеями в истории науки книга Лайелла научила Дарвина думать о природе правильно».
Я вовсе не утверждаю, что эксперты-«ёжики» не нужны. Напротив, они являются производителями жизненно важного знания. Эйнштейн был «ёжиком». Он мог видеть простое в сложном и смог доказать это посредством изящных теорий. Но при этом последние тридцать лет своей жизни он неустанно работал над одной-единственной всеобъемлющей теорией, которая могла бы объяснить кажущуюся беспорядочность квантовой механики – области, которая своим развитием отчасти обязана именно его трудам. Как писал астрофизик Глен Макки: «Похоже, консенсус все-таки существует: в последние годы Эйнштейн работал в математических шорах, абсолютно невосприимчивый к важным открытиям и неспособный изменить метод научного исследования». Эйнштейн, образно выражаясь, утверждал, что «Бог вовсе не играет в кости со Вселенной». Его современник Нильс Бор, открывший структуру атома (по аналогии с Сатурновыми кольцами и Солнечной системой), ответил на это, что Эйнштейну следовало бы открыть свой разум и не указывать Господу, как управлять Вселенной. За внешней сложностью «ёжики» способны различить простые и однозначные правила, которым подчиняются причины и следствия, через призму собственной области знаний – как схемы шахматных задач, которые все время повторяются. «Лисы» же видят сложность в том, что другие ошибочно принимают за простую причину и следствие. Они понимают, что в большинстве случаев отношения причины и следствия вытекают из теории вероятности, а вовсе не однозначны. Они знают, что существуют неизвестные, случайности, и даже когда со стороны кажется, что история повторяется, совпадение никогда не бывает полным. Они признают, что работают в самой что ни на есть «злой» среде, где учиться бывает непросто – независимо от того, является ли урок следствием победы или поражения.
