Искусствовед Сара Льюис занимается исследованием творческих достижений. Людей, которые мыслят как Гейм, она назвала «сознательными любителями». Само слово «любитель», подчеркнула она, не должно расцениваться как оскорбление – оно всего лишь обозначает человека, который обожает то, чем занимается.
«Парадокс инновации и мастерства состоит в том, что технологические прорывы часто случаются, когда вы начинаете путь, но отклоняетесь от выбранной траектории и делаете вид, что только начали», – пишет Льюис. – Когда Гейма попросили (за два года до получения Нобелевской премии) описать свой стиль работы как исследователя, который работает с научной газетой, ответ звучал так: «Должен сказать, стиль этот весьма необычный. Я не погружаюсь глубоко, а скорее брожу по мелководью. С тех пор как я только-только получил докторскую степень, примерно раз в пять лет я меняю объект изучения… Мне не хочется всю жизнь посвятить одному предмету. Иногда я в шутку говорю, что предпочитаю заниматься поиском, а не исследованием». Отклонение от того, что Гейм называет «прямой колеей» жизни, небезопасно с психологической точки зрения, но имеет свои преимущества – они заключаются в мотивации и способности интересоваться тем, о чем уже не спрашивают люди, давно работающие в той или иной области». Его «пятничный вечер» выполнял ту же функцию, что и «субботнее утро» для Смитиса: они служили противовесом рутинной работе, которой они занимались в течение недели, были исследованием в более широкой области. Они заключали в себе три принципа «ограниченной небрежности», выведенные Максом Дельбрюком – нобелевским лауреатом, который работал на стыке физики и биологии. «Осторожно! Не стань слишком осторожным», – предупреждал Дельбрюк, или сам не заметишь, как ограничишь область своих исследований.
Новосёлов был студентом Гейма на магистратуре, которого тот взял к себе, когда один из коллег Гейма заметил, что Новосёлов, похоже, «зря тратит время» в другой лаборатории. Придя к Гейму, Константин обнаружил те же инструменты, что были в старой лаборатории, но «здесь была гибкость и возможность попробовать себя в различных областях – вот что интересно». В его профиле в журнале Science есть раздел под названием «Стремление расти вширь» и «Размазать тонким слоем». Из этих названий могло бы сложиться впечатление, что он и в самом деле отстает от своих коллег – если бы в тексте статьи не говорилось о том, как в тридцать шесть лет он стал самым молодым лауреатом Нобелевской премии по физике за сорок лет.
Подобно Ван Гогу и Фрэнсис Хессельбейн, а также множеству молодых спортсменов, Новосёлов, должно быть, на первый взгляд производил впечатление человека, безнадежно отстающего, до тех пор, пока делом не доказал обратное. Ему повезло. Он оказался в рабочей среде, где изворотливость ума расценивалась как конкурентное преимущество, а не как болезнь, которую нужно искоренить во имя эффективности. Подобная защита от культа раннего старта встречается все реже. На том или ином этапе все мы в определенной степени специализируемся – каждый на своем предмете, – и потому попытки достичь этого этапа как можно скорее представляются логичными. К счастью, всегда есть первопроходцы, чья задача – служить противовесом культу раннего старта. Они хотят получить все – и изворотливость ума, и мудрость опыта; и обширные концептуальные навыки, позволяющие задействовать научные очки Флинна, даже в рамках программ подготовки узких специалистов; и творческий заряд междисциплинарного удобрения. Они хотят обратить в пользу тенденцию Тайгера – не только ради себя, но ради всех, даже в тех областях, которые по определению гиперспециализированы. Именно от этих сфер, по их мнению, зависит будущее открытий.
Всего за несколько минут разговора становится ясно, что Артуро Касадевалл – из тех, у кого стакан всегда наполовину полон. Один из наиболее значимых дней в его жизни – когда открыли гравитационные волны, а ведь это не его сфера.
«Две черные дыры сталкиваются в космосе миллиард лет назад, и в течение этого времени гравитационные волны проходят сквозь время и пространство, – рассказывает он с широко распахнутыми глазами. – В момент первого сигнала жизнь на Земле была одноклеточной, и даже тогда человечеству удалось создать два интерферометра и уловить этот сигнал. Вы только представьте, какое достижение!» В своих сферах – микробиологии и иммунологии – он доктор наук и самая настоящая звезда. Он занимался исследованием СПИДа и сибирской язвы, а также внес большой вклад в изучение грибковых заболеваний. Его h-индекс – частота научных публикаций и упоминаний – недавно превысил индекс Альберта Эйнштейна
[66]. Поэтому, когда в 2015 году он пришел в Блумбергскую школу общественного здравоохранения им. Джонса Хопкинса, чтобы возглавить кафедру молекулярной микробиологии и иммунологии, и объявил, что научно-исследовательская деятельность переживает кризис, коллеги отнеслись к этому серьезно.
В обращении к своим новым коллегам Касадевалл заявил, что темпы прогресса замедлились, тогда как отставание научной литературы усилилось и скорость прогресса пропорционально выше темпов публикации. «Если с этой ситуацией ничего не делать, – продолжал он, – то все новые работы будут отставать на несколько лет». Это был черный юмор ученого, но он имел под собой основания. По его мнению, проблема заключалась в том, что молодые ученые стараются как можно быстрее получить спецификацию, но не учатся толком думать; в конце концов они способны хорошо работать самостоятельно, но абсолютно не готовы к тому, чтобы выявлять плохую (или недобросовестную) работу коллег.
Причиной, по которой Касадевалл решил оставить уютное местечко в Нью-Йоркском медицинском колледже им. Альберта Эйнштейна и перейти работать в школу Хопкинса, состояла в том, что эта должность позволяла ему создать прототип послевузовского образования в области естественных наук, а в конечном счете – системы обучения в целом.
Вопреки главенствующей тенденции Касадевалл – вместе с Гундулой Бош, профессором биологии и общеобразовательной подготовки, – занимается деспециализированным обучением, рассчитанным даже на тех студентов, которые собираются избрать для себя самую узкую из возможных специальностей. Программа под названием R3 Initiative (Rigor, Responsibility, Reproducibility)
[67], начинается с междисциплинарных занятий по философии, истории, логике, этике, статистике, коммуникации и лидерству. В рамках курса «Как узнать, где истина?» рассматриваются типы исторических и междисциплинарных материалов, а на «Анатомии научных ошибок» студенты могут почувствовать себя детективами в поиске случаев недобросовестного ведения реального исследования или применения неэффективных методов, попутно узнавая, как ошибки и интуиция помогли свершиться важным открытиям.
Когда в 2016 году на профессиональном семинаре Касадевалл описывал свое видение разностороннего образования, редактор журнала New England Journal of Medicine (чрезвычайно престижного и передового издания) заявил, что было бы абсурдно увеличивать объем и без того довольно плотной учебной программы будущих докторов и ученых. «На мой взгляд, нам нужно оставить этот курс как есть и уменьшить объем всех прочих дисциплин, – возразил Касадевалл. – Неужели нам действительно нужны узкоспециализированные курсы, которые зачастую дают информацию излишне подробно и запутанно, а через пару недель совершенно сотрутся из памяти студентов? В особенности сейчас, когда любую информацию можно найти с помощью одного лишь телефона. Нас окружают люди, в чьих телефонах заключено все знание, накопленное человечеством, но которые понятия не имеют, как его интегрировать. Мы не учим студентов думать и рассуждать».
