Я решил расставить простые ловушки, такие, что простому смертному не нужны, а вот маг обязательно попадется. В десятке городов я разбросал их, назвав турнирами, состязаниями, играми силы и духа, и в одну из них ты попал, да так славно, что мне не пришлось ничего делать. Когда тебя увидели в городе, я был в трех конных переходах и приказал не выпускать тебя из виду, и как только подтвердится твоя личность, брать живьем и никак иначе. Да, я рисковал, но ум твой, опьяненный нежданной добычей, подвел, а ловчие мои не сплоховали.
Картохан снова хрипло рассмеялся и, потеряв вдруг ко мне интерес, зашагал на выход. Откуда — то из — за спины раздалось.
— Жить тебе неделю, не больше. Как только все отребье соберется в одном месте, я прикажу отделить им головы от тел и развесить вдоль торгового тракта, снабдив табличками с описаниями преступления. Никому, слышишь мне, никому при наместнике Картохане не позволено прыгать выше собственной головы.
Утро седьмого дня было таким же безрадостным, как и предыдущие. Другой бы уже и счет времени потерял, находясь все это время в темноте, без еды и возможности пошевелить хоть членом. Меня поили каждый день, и в то утро появился стражник, а я в ожидании этого ритуала жадно зашарил глазами по его фигуре. Поили меня следующим образом. Стражник окунал в ведро с водой привязанную к палке губку и щедро обмакивал мне лицо, и я, выжимая зубами влагу из губки, впитывал эти капли. Только так я, наверное, и протянул. Обезвоживание, одна из самых страшных казней, к которой меня, слава богу, не приговорили. Усыхает все, начинаются галлюцинации, отказывают жизненно важные органы. Страданиям этим просто нет предела и несчастный, как правило, благодарен за приближающуюся смерть, лишь бы не оставаться вот так, в плену собственного тела и разума. Но я не сошел с ума, и даже не пал духом. В голове моей копошились мысли, одна интереснее другой. Иногда я проваливался в сон, или бред. Два этих состояния я в какой — то момент просто перестал различать, и там внутри своих мечтаний я оказывался то на зеленом лугу, то на утесе, гордо вспарывающим надвигающиеся на него океанские волны, то летел сквозь облака, благостно наблюдая как промелькивают подо мной крохотные с такой высоты, реки, заплатки полей, уродливые червоточины городов.
Утро пришло и вновь пришел стражник, но на этот раз ведра он с собой не принес. Я почувствовал, да, только почувствовал, что вокруг меня собралось несколько человек. Все они принялись что — то делать с моими путами, однако они не ослабли, а, казалось, еще больше натянулись. Кистей рук я уже не чувствовал, истерзанное ссадинами тело ныло постоянно, еще хуже было голове. При моем пленении мне заехали по затылку, и, наверное, рассадили кожу. Конечно, рану не потрудились обработать, и она теперь терзала меня пульсирующей болью.
Перекрестие вдруг сдвинулось с места, и меня поволокли по коридору, иногда задевая то головой, то ногами о низкий свод. Потом пошла лестница, перекрестие накренилось, и в таком положении я достиг поверхности, когда стражники выбрались на площадь. Народу тут было видимо — невидимо. Площадь, окрестности, выходящие сюда улицы, окна и даже крыши ближайших домов были заполнены людьми, и мне бы возгордиться. Вон сколько народу пришло на мою смерть посмотреть. Прямо рок — звезда.
О своих товарищах я так и не услышал, и увидел их только, когда меня водрузили аккурат под странным устройством, напомнившим мне гильотину. Высокая планка, противовес, острое скошенное лезвие и станина, почерневшая от пролитой крови. Запах толпы уверенно перебивал смрад смерти, ну хоть на этом спасибо.
— Хозяин. — Рядом появилась всклоченная голова гнома. Левый глаз его заплыл, пугающе распухшая скула отливала синевой. — Хозяин, преврати их в слизь! Они заслуживают этого…
Один хлесткий удар и малыш гном потерял сознание. Загрохотали тяжелые сапоги подручных палача. Снова послышалась возня, на этот раз, с другой стороны. Я с трудом повернул голову и встретился взглядом с Фалько. Вид у того тоже был не цветущий. Да что уж говорить, я с трудом узнал своего друга. Лицо принца опухло от ударов, и теперь представлялось уродливой красно — бурой маской. Левый глаз Фалько и вовсе не открывался, так что смотрел он на этот жестокий мир сквозь припухшее веко правого. Солдаты устроили принца на гильотине, лицом вниз, и зафиксировали голову колодками.
Мне все еще мешал говорить кляп, и я зарычал в бессилии, и рык мой подхваченный чем — то, громогласно отразился от свода небесного. Палачи побледнели, толпа охнула и отстранилась. Послышались в толпе крики ужаса. А злость во мне кипела и готова была прорваться наружу, как расплавленная порода из жерла вулкана. Сил моих хватило ненадолго, и я обреченно затих, уткнувшись подбородком в деревянную приступку, с которой моей отсеченной голове суждено было свалиться в плетеную корзину. Четверо солдат затащили на помост здоровенную коробку, в которой что — то бессильно билось.
— Это Сатана. — Прошептал Фалько одними губами. — Знаки, знаки на дереве. Он не может вырваться… мы….
— Славные жители Бильбурга, верные подданные его величества. — Услышал я над собой голос, тот самый, что никогда теперь не забуду. Над нашими распростертыми, скованными, закрепленными колодками телами возвышалась угловатая фигура канцлера. Картохан кутался в роскошный плащ, и выглядел из — за этого еще более комично, но ни у кого в толпе не промелькнуло и тени улыбки. Взгляд его, острый и злой, скользил по лицам людей. Горели костры по бокам, ревя пламенем и стремительно пожирая поленья. Скрипели механизмы, удерживающие тяжелые лезвия у нас над шеями. Нервно прохаживались по периметру солдаты, сжимая в руках взведенные тяжелые арбалеты. — Возмездие! Вот краеугольный камень здорового общества и сегодня мы очистим себя от скверны, убийцы короля. Перед вами последний черный маг, выродок и ренегат, прибывший в наши земли с одним лишь желанием, уничтожить все, что дорого нам и близко. Он колдовал, портил и совращал девиц, ел младенцев…
… часть речи канцлера и наместника потонула в диком реве толпы. Чернь насела, солдаты сомкнули строй и заозирались, в ожидании команды своих капитанов. Наседающую толпу, желавшую на месте линчевать нас, пока еще можно было остановить, но вот надолго ли.
… сим приказом отсечь голову негодяям. — Донесся до меня обрывок приговора. — А в назидание головы их выставить на всеобщее обозрение…
Грохот барабанов слился с людскими криками. Задвигались подручные, засуетились палачи, потянувшись к клиньям, удерживающим лезвия… грохот взрыва потряс город. Стекла вылетели из близстоящих домов, шрапнель каменной крошки ударила по людям, помост затрещал и начал уходить под землю.
— Дракон! — Услышал я отчаянный, полный страха крик. — Смотрите, дракон.
21. Долг платежом красен
Питралин сидел напротив моей койки и с удовольствием наблюдал, как я поглощаю горячую мясную похлебку из глиняной миски. Ложки мне не дали, так что пришлось по — простецки, отхлебывать через край, что никак не отразилось на вкусовых качествах. Побег я наш помню так смутно, как будто в нем и не участвовал. Едва прогремел последний взрыв, как кто — то подскочил и подсунул под лезвие клинок. Дальше какая — то пустота, а произошло вот что.
