− Ага, так и есть. Любимая дочь.
− Папина дочка! − Лера рассмеялась. — И что ты будешь делать, когда папы нет рядом? За косички нас дергать и в угол ставить? А вот не получится!
Я в тот момент не сдержалась. Вина целиком на мне. Я была старше, а, значит, должна была действовать мудрее. Но я растерялась. Лерины слова оказались очень болезненны. Если вы думаете, что слова не могут ранить, то ошибаетесь. Доказано и не раз.
Я бросилась на Леру и повалила её на землю. Ударила несколько раз по нахальному личику ладонями. До сих пор помню звонкие хлопки по щекам. Лера зачерпнула горсть мелкой гальки, швырнула мне в лицо, потом попыталась запихнуть камешки мне в рот.
− Папина дочка, папина дочка! — шипела она. — Только и знаешь, что стоять за его спиной, а сама ничегошеньки сделать не можешь! Знаешь, чего он хочет и пользуешься!
Не знаю, почему они взъелись на меня из-за отца. Папа ведь и их ТОЖЕ. Он любит их не меньше, чем меня. По крайней мере Вика получила квартиру и машину в восемнадцать лет — ничуть не хуже моих. Дом ей строят, все дела. Я не виновата в том, что Вика не умеет контролировать свой вес и сейчас похожа на бочку с ногами, как в какой-то карикатуре в журнале.
Ладно, ладно, я взяла над ней шефство, не жалуюсь. Хотя бы из взрослой Вики сделаю нормального человека.
А Лера? С ней все сложно и тогда было. Неуправляемая6 будто с цепи сорвалась. Папа сначала списывал на переходный возраст, потом попытался перевоспитать, но не получилось ничего. И сейчас не получается тоже.
Как бы там ни было, нас быстро разняли. Я расцарапала Лере правую щеку, а она сломала мне часть переднего зуба. Там до сих пор видно щербинку, если присмотреться. Даже современные платные стоматологи не смогли вернуть мне идеальную улыбку…
Я очень сильно переживала из-за случившегося. Искала примирения. В конце концов мы с Лерой стали общаться, как и раньше. Но! Я навсегда запомнила, что окружающие считают меня папиной дочкой. Даже родные сестры!
С того лета мы с папой стали отдаляться друг от друга. Если раньше я действительно сидела у
него на коленях, когда мы смотрели кино, или всегда подсаживалась к нему рядом за обеденным
столом, то затем начала специально искать место подальше. Я ограждалась: психологически и физически. Гнусно и мерзко с моей стороны. Я любила отца, но в то же время искала способы разорвать эту любовь. Мы даже несколько раз ругались (прости, папочка!). Этот якорь крепко утащил меня на дно.
Настала пора сообщить всему миру (как минимум, вам, дорогая моя), что я очень, очень, очень сильно привязана к папе. Да, я люблю его больше всех в жизни. Он — идеальный мужчина в глазах дочери. Если я когда-нибудь влюблюсь, то обязательно в человека, похожего на отца. Лучше него нет!
Фух. Стало легче.
Наберусь ли я сил, чтобы сказать всё это папе в лицо? Очевидный шаг. Надо выдохнуть. Три- четыре-пять.
Кажется, Лера заслужила всё, что с ней происходит. Я только сейчас поняла. Она занесла мне в голову тяжелый комплекс. А Господь (или кто-то еще, не менее могущественный) занес в её пустую головушку психическое расстройство.
Только совершенно чокнутый человек может выкопать из могилы тело своей дочери и спрятать его так, что никто до сих пор не нашел (а прошло уже много лет!). Она сама не знает, как это произошло. Или тщательнейшим образом скрывает.
Только представьте — где-то лежит маленькая мертвая девочка, не похороненная, как положено. Не успокоенная…
В общем, мы с Лерой квиты. Как только она выйдет из своей реабилитационной клиники (или как там она называется), я встречусь с ней и помогу выбраться из ямы, в которую Лера угодила.
Сестрам надо помогать.
Пусть даже двоюродным.
Глава восьмая
«Моя девочка»
Она катала эти два слова на языке, будто шоколадный шарик. Ощущала привкус забытого голоса, вызывала в памяти оттенки звуков, тембр, глубину.
Рано утром, проснувшись, Толик шепнул: «Моя девочка, я очень соскучился».
А Лере показалось, что это говорит Денис. Она, не открывая глаз, взяла его за шершавую холодную ладонь, сжала. Сообразила, что у Дениса руки были всегда тёплыми, чуть влажными. Пальцы — толще. Выплыла из грёз и оказалась в реальности. Насторожилась. Задумалась. Расслабилась. А и плевать.
Во сколько они приехали из клуба к ней в квартиру? Небо было глубоко-чёрным, беззвёздным. Улицы — пусты. Квартира — будто гроб на тридцать шесть квадратных метров, с потолками два пятьдесят и прекрасным видом из окна.
Она помнила, как торопливо сметала с кровати покрывало, задёргивала шторы.
Во сколько уснули? Не разобрать. Был секс. Много классного секса. Толик будто возвращал потерянное без Леры время. Его губы впивались в её губы и грудь, руки мяли бёдра, пальцы сжимали шею. Безудержно, властно, ненасытно. Запах его тела смешался с остатками запаха Дениса, поглотил их, вытеснил. Теперь в квартире всюду пахло только Толиком.
Впрочем, да-да, наплевать.
Лера из прошлого — ненавязчиво вплетённая в сознание — знала, что счастье ненадолго. Депрессия перемелет любой выброс эндорфинов, будто орешки в блендере. Час-другой, вернется привычное состояние тревоги и замкнутости. Поэтому нужно пользоваться тем, что есть.
Им обеим нравилось это короткое состояние счастья.
Толик проснулся в полседьмого утра, долго искал одежду, разбросанную по комнате, возился, рылся под кроватью, проклиная вечно теряющиеся носки. Потом вызвал такси и ушел, поцеловав на прощанье в щеку.
— Я позвоню сегодня.
Лера больше не уснула, а дремала. В этой полудреме представляла почему-то Пашку, а рядом с ним — Толика. Наконец, Дениса. Три самых близких мужчины в её жизни.
Около девяти утра поплелась в ванную, долго приводила себя в порядок. Похмелье вызывало приступы тошноты и головокружения. Как и ожидалось, впрочем. Во рту пересохло. Глядя на себя в зеркале, Лера с тоской думала о прошедшей ночи: Толик ведь тоже видел её такой, с мешками под глазами, спутанными волосами, с розовым прыщиком под нижней губой, с морщинами и потрескавшимися губами. Жизнь успела потрепать от души.
Сидя на унитазе, пролистала сообщения от Пашки. Последнее было про Веронику Подольскую, потом Пашка больше ничего не писал. Последний раз он был в сети в два тридцать ночи.
Лера набрала его номер, несколько секунд вслушивалась в тишину, затем что-то щелкнуло и женский голос сообщил, что абонент временно не доступен.
«Напиши, как проснешься» — отправила Лера.
Пашка всегда выключал телефон, когда спал.
Несколько раз прочитала фамилию «Подольская», пытаясь вызвать в памяти ассоциации. Не получилось. Пожалела, что позавчера так опрометчиво согласилась отдать Пашке ноутбук. Заходить в интернет с телефона было неудобно и медленно.
