— Этот алкаш убил маму, — сказала Надя тихим, сбивающимся шепотом. — Ударил топором, говорят, потом подвесил за ноги на верёвке в дверном проеме со стороны улицы, чтобы прохожим было видно. Соседи заметили через несколько часов, вызвали полицию. Ты же знаешь, как у них в поселке с полицейскими. А еще дороги замело… Только к утру приехали. Она там болталась всё это время. Кошмар какой-то!
Грибов представил, как бывшая сидит сейчас на кухне их старой квартиры (время — начало десятого утра, дочь уже в школе, в квартире никого, кроме Нади), налила горячего чая с лимоном, размешала пару кубиков рафинада и туда же, в кружку, капнула валерьянки. Знаменитое средство от депрессии. Надя им часто пользовалась, по поводу и без. Пару лет назад валерьянку заменяла коньяком.
— Надь, для начала успокойся, — Грибов выскользнул из душного и многолюдного офиса в коридор бизнес-центра. — Что надо сделать? Могу съездить после работы, разобраться.
— Еще как надо. Это же моя мама умерла, понимаешь?
С Надей всегда так. Не видела маму шестнадцать лет. По телефону за это время общалась с ней раз пять — холодно, с взаимными упреками, постоянно чувствовалась в Надином голосе злость и обида. А сейчас? Тон такой, словно не было у нее в жизни человека ближе, чем Зоя Эльдаровна.
— А с самим Семёнычем что? — спросил Грибов, имея в виду, конечно, Цыгана, мужа Надиной мамы.
Был это мужичок лет шестидесяти, видный в деревне самогонщик, нагловатый и с каким-то уголовным прошлым. На самом деле звали его Глебом, но кличка Цыган прижилась еще со времен популярного сериала. Глеб Семеныч ходил с пышной черной бородой, носил широкополую шляпу и курил обязательно не сигареты, а папиросы-самокрутки. С Зоей Эльдаровной он познакомился в конце восьмидесятых — перелез как-то к ней через забор по пьяни и попросил погадать, долго ли ему еще одному жить. Тоска Цыгана взяла, домашнего уюта захотел. Надина мама быстро разложила карты и сообщила, что вот оно, счастье, под боком. Цыган долго не думал, начал захаживать в гости, а потом и вовсе остался жить. Так иногда бывает с людьми за сорок — завязалась между ними, может, и не любовь, но крепкие отношения двух одиноких людей.
— Этот алкаш сдох, — выдохнула в трубке Надя. Было слышно, как она шумно и тяжело дышит. — Туда ему и дорога.
Цыган умер в ванне, рассказала бывшая. Напился, видать, до беспамятства. Когда убил маму, пошел в ванную комнату включил горячую воду, и прямо в одежде в ванну и свалился. То ли сердечный приступ у него случился, то ли захлебнулся. Точную причину смерти пока никто не сказал. Оба тела увезли в соседний поселок, Знаменский, где находился областной морг.
— Похороны надо организовать. С домом что-то делать, —бормотала Надя. — Кто этим займётся? Я одна не потяну, Грибов. Я не выдержу, понимаешь?
— Само собой. Разберемся.
Грибов застыл у окна, в отражении которого разглядел собственную фигурку — худоватый, сутулый, с копной черных волос (не мешало бы вообще постричься и побриться нормально). В костюме с галстуком — рабочий дресс-код. Никогда не любил галстуки. Словно удавка на шее.
В голове закрутились тяжелые мысли. Придётся снова возвращаться к прошлой жизни, где когда-то были у него жена и дочка, приезжать в квартиру, где он уже три года как не жил, а только заглядывал набегами… Жалко было бывшую. И ничего не поделать, разберётся.
Надя спросила тоскливо:
— Как я без мамы-то?
«Ты и раньше без мамы нормально справлялась», — хотел буркнуть Грибов, но сдержался. Часто в последнее время приходилось сдерживаться… Вслух сказал:
— У тебя есть дочь. Думай о ней.
— Угу, — сказала Надя и повесила трубку.
2.
Первым делом он заехал в поселок Знаменский — крохотный такой посёлочек, окруженный лесами и болотами. Подобных ему в Ленобласти сотни, словно специально прячущихся от цивилизации. Не было в них ничего примечательного, кроме, разве что, деревянных домиков без отопления и электричества, что в двадцать первом веке скорее исключение, чем правило.
Морг ютился на краю больничного комплекса, сразу за роддомом и отделением для туберкулезных больных. На машине туда не пускали, и Грибов побрёл сквозь заметённую снегом аллею к моргу.
Это было одноэтажное здание, выкрашенное светло-желтой пузырящейся охрой. В наступающих фиолетовых сумерках большие окна светились и подмигивали развешанными изнутри гирляндами.
Внутри морга стерильно и неприятно пахло. Стены и пол коридора были упакованы в белый с желтизной кафель. Чернели дерматином двери. Грибову стало дурно, он прижал к носу ворот пальто. Приметил, что дальняя дверь приоткрыта. Оттуда доносились приглушенные и веселые голоса.
Грибов пошел по коридору, стесняясь гулкого эха сапог, осторожно заглянул в кабинет и обнаружил пожилого врача в распахнутом халате и полицейского. Оба пялились в монитор ноутбука, что-то разглядывая.
— А вот и вы! — сказал врач, черные волосы которого выглядели как дрянной парик. — Кое-кто вас тут заждался! Получите, так сказать, и распишитесь.
— Врачебные шутки. Не обращайте внимания, — вставил полицейский. — Ваша жена предупредила, что подъедете. Приносим соболезнования и все такое.
Грибов угрюмо кивнул. Больше его заботило, что домой приедет не раньше десяти вечера, а завтра с утра на работу. Еще надо успеть принять ванну, поужинать, добить отчет, который кровь из носу завтра с утра должен улететь к начальнику на стол, а еще бы неплохо футбол посмотреть краем глаза, «Барселона — Боруссия». Столько дел, а он стоит тут, как идиот, в каком-то зачуханном морге, решает вопросы, совершенно ему неинтересные. Ради чего?
Кругом суета. Тишины бы.
Врач провел Грибова через кабинет в другой коридор (кафель, синий пол под ногами, желтые лампы), словно уводил в глубины страшного и нескончаемого кошмара. Пахло здесь еще омерзительней. Грибов неосознанно втянул голову в плечи, а руки засунул в карманы. Становилось, вдобавок, холоднее.
— Ещё раз примите соболезнования, — сказал врач, не оборачиваясь. — Хорошая женщина была.
— А вы её знали?
— Многие её знали. Помогала людям в мелочах. Кому животных вылечит, кого от сглаза уведёт. Моей внучке болезнь вылечила… Я сам врач, вы же понимаете, но, когда никто на ноги поднять не может, а Зоя Эльдаровна подняла, тут без вопросов в любое чудо поверю.
— Какое чудо? — не понял Грибов. — Вы о чём?
Врач толкнул плечом какую-то дверь, выпуская в коридор яркий белый свет, и предложил Грибову зайти первым.
За дверью оказалось небольшое помещение без окон (снова кругом кафель!), вдоль стен которого стояли большие холодильники стального цвета. Мерно гудели кондиционеры. В одном углу в ряд выстроилось три умывальника — раковины какого-то неестественно молочного цвета — а в центре помещения на двух каталках лежали нагие и мертвые теща и тесть, то есть, стало быть, Глеб Семеныч и Зоя Эльдаровна.
