В комнате было прохладно, шевелились занавески, на подоконнике собрались лужицы от растаявшего снега.
Наташа подошла к окну, чтобы закрыть его.
Во дворе у папиной машины кто-то стоял. Высокий сутулый человек, кутающийся в плащ. Ветер развевал его чёрные волосы. Человек засунул руки в карманы, втянул голову в плечи. Он посмотрел сначала на машину, потом медленно перевёл взгляд на окно и будто бы поймал взглядом Наташин взгляд. Она не видела глаз сутулого, их скрывала тень. Да и лицо особо было не разглядеть. По затылку пробежал холодок. Наташа крепко взялась за шторы, чтобы задёрнуть их, но не могла пошевелиться.
Этот человек знает, что она разговаривала с какой-то женщиной на соседском дворе.
Он зачем-то ищет эту женщину.
Знания прилетели в голову, как и всегда, без предупреждения и спроса.
Через дорогу у дома Крыгиных вдруг ярко вспыхнул уличный фонарь. Рваная дрожащая тень поползла от ног сутулого к крыльцу, сутулый шагнул в неё — и растворился, будто его не было. Двор оказался пуст, если не считать папиного автомобиля, собачьей конуры и нескольких лавок, заметённых снегом.
Наташа несколько секунд разглядывала двор. Тень исчезла вместе с сутулым.
Она заметила какое-то движение и поняла, что за ней всё же наблюдают. Через дорогу у столба стоял Крыгин, одетый в домашнее. Он помахал Наташе рукой, улыбнулся и скрылся за калиткой.
— Решим вопрос, — почему-то пробормотала Наташа, имея в виду уже не Машу, а вообще всё, происходящее в последние дни. — Обязательно решим.
— Долго ещё, капуша? — крикнула с первого этажа мама.
— Уже бегу!
Наташа действительно побежала, но от тревожных мыслей ей не удавалось убежать ещё долго.
Глава восьмая
1.
Маша не хотела идти домой. Не сегодня, никогда. После того, что случилось в школе несколько часов назад (мама кричала так, словно снова напилась до белой горячки и видела змей, ползающих по потолку в кухне), а еще после того, как мама позвонила Олегу и, всхлипывая, тараторила:
— Эту сучку отстранили на две недели! Нет, ну ты подумай! Я, блядь, её растила, воспитывала, говорила, чтоб не росла дурой, а она знаешь, что? Она, блядь, с кулаками на ту идиотку. Вся, блядь, в отца растет…
И еще много чего в том же духе.
Маша не жалела, что вылетела из школы. В конце концов, на свете миллионы людей не заканчивали и девяти классов, а добивались в жизни такого, что позавидуешь. Меньше времени в школе — больше времени на развитие. Так она считала.
На маму ей тоже было наплевать. Мама придёт домой, напьется и опять свалится в коридоре, между кухней и комнатой. Главное, отодвинуть её к дверям и положить голову так, чтобы, когда блевала, не захлебнулась. Школа выживания, так сказать. Все приходит с опытом.
А вот домой идти не хотелось. Потому что дома Олег. Разъяренный, дикий, страшный отчим. Иногда Маша думала, что Олег — это её персональный демон, выбравшийся из Ада, чтобы каждый день, каждый час, каждую минуту напоминать о том, куда Маша попадет после смерти.
Думать о смерти в семнадцать с половиной лет рановато, но Маша имела четкое представление как умрет (в страшных муках) и куда попадет (конечно, в Ад). Сама заслужила, тут ничего не поделать.
— Чего стоишь? — мама нервно засунула в рот тонкую сигаретку, раскурила.
На улице было холодно и темно. Метрах в сорока от крыльца стояла ёлка, с которой кто-то содрал украшения, обнажив потрепанные кривые ветки. Ощущение Нового года, праздника, стремительно улетучивалось.
Мама быстро затянулась несколько раз, уронила окурок на крыльцо и втоптала его в снег носком сапога.
— Мы еще дома поговорим, — пообещала она. — Достала ты меня. Я тебя не для того рожала, чтобы всю жизнь мучатся.
— А ты не мучайся, — вяло огрызнулась Маша. — Оставь меня здесь и вали к своему Олегу.
Мама больно всадила тонкие пальцы в Машино плечо:
— Не учи меня жить. Придём домой, разберёмся.
Ничего они не разберутся. Мама по дороге зайдет в любимый кисок, где усатый и улыбающийся Ашот продаст ей два шавермы в лаваше и бутылку водки. У него продавалась самая дешевая водка в районе. Потом они зайдут в подъезд, первая дверь налево на первом же этаже. Квартира под номером три. Нетерпеливая мама скорее всего просто разуется, а потом побежит в кухню, не снимая пальто и перчаток. На кухне достанет рюмку, нальет немного — на треть — и залпом выпьет, чтобы утихомирить жар, сжигающий её изнутри.
И с этого момента — никаких больше разговоров и нравоучений. Только тёплая шаверма с кусочками подгорелого мяса и водка. Где-то в десять часов мама соберётся спать и, если повезёт, дойдет до кровати. Если не повезет — генеральный план. Главное, не забыть повернуть мамину голову, чтоб не захлебнулась.
Они в молчании дошли до киоска, Маша осталась на улице, переминаясь с ноги на ногу. Сквозь окошко было видно лицо Ашота, который что-то говорил маме, не переставая улыбаться.
С мамой ещё можно было жить. Но в одиннадцать со смены возвращался Олег.
— Пойдем быстрее, пока не остыла! — мама вышла из киоска, размахивая прозрачным пакетом, в котором лежали две шавермы, завернутые в промасленную бумагу.
Одну мама съест сама. Вторую оставит Олегу. А он наверняка скажет, что это говно есть не будет и пожарит себе яичницу. После одиннадцати вечера кухня — это королевство демона. Олег в ней повелитель. Сначала яичница, потом ужин, стопка водочки, огурчик. Включит крохотный телевизор, стоящий на холодильнике, будет смотреть что-то по ТНТ, ржать, ковыряться в зубах, положит ноги на стол, откинувшись на спинке стула. Одна рука под голову, второй чешет живот. И в какой-то момент Олег вспомнит, что в соседней комнате сидит Маша.
Он не каждый вечер вспоминал. Кошмар имел свойство прекращаться. Иногда случались сбои — не засыпала мама — и Олег вынужден был заниматься с ней сексом (мама стонала за стенкой хриплым прокуренным голосом, словно кошка, которую тащат за хвост). После секса Олег, как правило, из комнаты не выходил, и Маша могла свободно перемещаться по квартире.
Иногда ему ничего не хотелось, и он засыпал там же, на стуле, под смех юмористов из телевизора. Часто Олег просто развлекался. Он застывал в дверях Машиной комнаты сгорбленной страшной фигурой и спрашивал: «Ну как, боевая готовность?», имея ввиду всё самое ужасное, что только можно было представить. Ему было интересно наблюдать за Машиной реакцией. Олег медленно ощупывал взглядом ее фигурку, ухмылялся. Это была улыбка демона. Человека, который однажды переступил черту.
Насмотревшись вдоволь, Олег уходил. Подобное развлечение могло повториться два-три раза за вечер. И никогда не было понятно, зайдет ли Олег в комнату, или останется на пороге. Захочет ли продолжить или просто что-то в его сумасшедшем сознании требовало подобных игр. А Машу трясло каждый раз, когда открывалась дверь. Маше хотелось оказаться где угодно, лишь бы подальше отсюда.
