Впервые за много дней ей стало дурно от этой вязкой предсказуемости. Ничего и никогда не изменится. Еще несколько десятков метров по оледенелому тротуару до подъезда. Она зайдет в квартиру, начнётся еще один вечер, а на окнах те же решетки в виде солнышка (вроде бы от воров, но на самом деле они предназначены для того, чтобы никто не мог выбраться наружу), мама напьется, а Олег застынет на пороге и, ухмыльнувшись, спросит: «Боевая готовность?», и если ему захочется, то он войдет.
— Мам, —— Маша остановилась у подъезда, разглядывая ступеньки, посыпанные песком, и металлическую дверь с мигающим домофоном. — Мам, я хочу погулять. Можно?
Мама, торопившаяся домой, пока не остыла шаверма, поднялась к дверям, принялась рыться в сумочке в поисках ключа, не оборачиваясь, спросила:
— Ты дура что ли совсем? Я только что двадцать минут ругалась с директором и этой дамочкой, которая классный руководитель! Тебя отстранили от занятий! Что мне теперь с тобой две недели делать? — она победно зажала в руке электронный ключ, прислонила его к домофону. Дверь отворилась, и мама поманила Машу рукой. — Поэтому, блядь, марш домой! Никаких гуляний как минимум неделю. Отрублю интернет и выдерну все антенны. Наказана по полной, поняла?
Маша глубоко вздохнула.
Если развернуться и убежать прямо сейчас, ни о чем не думая, бежать до тех пор, пока не устанет… тогда что? Найдут ли? Будут вообще искать?
— Ну? — спросила мама. — Не заставляй меня повышать голос.
Если не убежать, подумала Маша, разглядывая мамино помятое лицо с набрякшими мешками под глазами и с потрескавшимися губами, то все останется как прежде. Тренировочная площадка для попадания в Ад.
Заслужила. Она знала, что заслужила. Поэтому медленно, растягивая последние секунды, давая самой себе самый-самый последний шанс, поднялась по ступенькам, обогнула маму и зашла в подъезд. Внутри пахло мокрыми тряпками. Тусклого света лампочки было недостаточно, чтобы нормально осветить прямоугольную площадку с рядами почтовых ящиков и дверьми квартир.
— Никакого интернета, телефона, телевизора! — проворчала мама, закрывая входную дверь. — Из-за тебя шаверма остыла, теперь придется разогревать.
2.
Последний год Маша часто просыпалась от страшного крика, звучащего в голове:
«Подойди сюда, выродок! Видишь? Смотри! Смотри, что ты наделала!»
Яркая картинка сна стремительно тускнела, оставляя обрывки воспоминаний: пятна крови на столе, на линолеуме, перевернутая кастрюля, бутылка пива и ярко-алые капли на руках и на лице Олега. Его большие выпученные глаза.
«Это все ты! Я же просил не лезть! Я же предупреждал!»
Персональное место в Аду, она помнила.
Пока просыпалась, силясь вырваться из ночного кошмара, слышала в голове ещё что-то.
Вжжик — резкий и быстрый звук — вжжик — тяжелый, с хрустом.
Иногда он уходил вместе с кошмаром, иногда приходил без него.
Этот звук возник и сейчас, когда Маша зашла следом за мамой в квартиру, закрыла дверь, провернула ключ. Увидела черные тяжелые ботинки Олега. Значит, пришёл раньше времени.
Мама предсказуемо стащила сапоги, проклиная заевшую молнию, пошла на кухню. Задела пакетом дверной косяк, и бутылка внутри тяжело звякнула.
Маша присела на обувную полку. В коридоре было полутемно, из трех ламп горела одна. Кисло пахло из мусорного пакета, который никто не выкидывал уже пару дней — всё подбрасывали в него пакеты из-под чипсов, банановую кожуру, недоеденную вермишель, будто в ненасытную пасть Мусорного Монстра.
Может, взять этот пакет, выйти с ним и больше никогда-никогда не возвращаться?
Последний шанс.
Из пакета наполовину вывалилась банка из-под сгущенного молока. Банка была забита сигаретными окурками, часть окурков рассыпалась по полу, в мокрую темную лужицу от растаявшего снега.
Как хорошо было бы выскочить сейчас на улицу. В мороз. В одиночество и тишину.
— Ага, приперлися!
Маша вздрогнула. В дверном проеме кухни стоял Олег. Он был худым и сутулым, из-за чего особенно выделялся его округлый «пивной» живот под выпирающими ребрами. На безволосой груди, над левым соском синела старая армейская татуировка: группа крови и род войск. Еще одна татуировка была у него на костяшках пальцев. Четыре буквы: «В.Е.Р.А.». Каждый раз, напиваясь, Олег подсовывал кулак под нос Машиной мамы и говорил глухим голосом: «Вот, с-сука, настоящая любовь! Чистая и незамутненная. А ты так, шавкой была — шавкой и осталась».
Сейчас он тоже был пьян, едва стоял на ногах. Видимо придумал какую-нибудь отговорку на работе и вернулся в обед. Как обычно. С того момента пил, не переставая.
Недобрый у него был взгляд.
В коридор вернулась мама, на ходу раскуривая сигарету. Уже успела опустошить рюмочку холодненькой. Прошла к вешалке, сняла пальто, потрепала Машу по голове. Выпив, мама становилась добрее.
— В общем, Машка, задала ты матери задачку, — произнесла она, выдыхая дым к потолку, где тот закружился вокруг единственной целой лампочки. —Дедушке уже не позвонить, сечёшь? У него своих проблем по горло. Дуй в комнату, и чтобы не выходила до ужина. Я позову. А завтра решим, что с тобой делать. Телефон только сдай.
— Ремня ей всыпать, вот что! — хохотнул Олег. — Меня отец только так и учил. И хорошо воспитал, между прочим, я эти звезды на жопе до сих пор помню.
Маша поспешила в свою комнату. Для этого пришлось обогнуть Олега. Тот схватил её за локоть, подтянул к себе и шепнул коротко:
— Нарвалась, выродок.
Интонация была такая, что Маша сразу поняла — сегодняшняя ночь будет долгой. Хрен там он уснет раньше мамы. На таких, как Олег, водка не действовала.
— Вали давай, в комнату! — грубо буркнул он и потерял к Маше интерес. По крайней мере, в ближайшее время.
Маша прошла к себе, закрыла дверь и долго стояла, прислушиваясь. Доносился голос матери, которая рассказывала о том, какие в школе все мудаки, и эта девчонка сучка, и вообще никто ничего вокруг не понимает в воспитании детей. Олег вставлял свои пять копеек. Звучали слова про ремень, воспитательные цели и про то, что дедушка никогда не помогает. Большой человек, а к родственникам относится, как мудак.
Господи, пусть она и дальше будет уделять много времени сериалам, водке и шаверме!
Маша не верила в бога и не молилась, хотя иногда хотелось. Должен же быть какой-то волшебный момент в этой жизни. Иначе как?
Олег всегда поджидал Машу на кухне. Кухня и ванная комната — два священных места для демона.
— Ты только скажи! — донесся его возбужденный голос. — Я хоть сейчас ремнем по заднице! Учить её надо, чтобы не повторяла. А после школы что она будет делать, без мозгов?
Учиться оставалось всего полгода. Можно хоть завтра уехать из Петербурга, например, в Москву, поступить в какой-нибудь колледж. Маша неплохо рисовала. Наверняка есть колледжи, где учат рисованию.
