Скрипнула дверь. Надя вздрогнула. На пороге топтался, разуваясь, Федя. На сутулых плечах его осели снежинки.
— Федь, а Федь, — подмигнула Вера Петровна. — Водочки будешь? Предлагают тут.
Федя смущенно помотал головой, провел рукой по седоватым усам. Жена рассмеялась, произнесла громким шепотом:
— Для него теперь водка водорослями пахнет. Говорит, до тошноты. Поэтому и не пьет. Так что вот. Мать ваша была чудесной женщиной. А что Мишеньку моего, золотце, не взялась лечить, так это её дело. Всякое бывает. А вы же попробуете, да?
Конечно, попробует.
Надя зажгла шесть свечей, выставленных в круг. Положила в центр пустую прозрачную миску. Рядом с ними три яйца. Яйца были купленные, с синими штампами на боках, но где взять свежие Надя не знала. Интернет уверял, что подойдут и такие. Ещё поставила стакан с водой, упаковку соли, положила ножницы.
— Надо его раздеть, — произнесла, стараясь не смотреть на бедного Мишеньку.
— Полностью?
— Можно по пояс. Мне главное грудь, живот…
Вера Петровна принялась суетливо расстегивать рубашку, стянула футболку, обнажая костлявое искалеченное тело. Мишенька был худ и бледен. Выпирали ребра, ключица. Тяжело опускалась и поднималась грудь. Хотя было не холодно, желтоватая кожа его мгновенно покрылась мурашками.
Получится ли?
Впервые с утра Надя вдруг начала сомневаться. Если даже мама не захотела браться… а тут она, не имея ни малейшего представления, что и как правильно делать. Ведьма без опыта работы, вот смеху-то.
Взяла первое яйцо. Оно было холодное, только что из холодильника. Мише придётся потерпеть. Прислонила его к Мишиному виску и начала медленно катать по кругу. От виска, по лбу, к другому виску, на затылок. Медленно опускалась. Затылок — щека — нос — другая щека — затылок — губы.
Шептала при этом: «Отце наш, сущий на Небесах, да осветится Имя Твое, да придет Царствие Твое, да будет Воля Твоя на Земле как Небе. Хлеб наш насущный…»
Странно, что все ведьмовские дела сопровождались молитвами. Как будто была связь между истинной верой и вот этим вот ведьмовством.
Яйцо постепенно потеплело. Надя положила его на стол, в круг из свечей, взяла второе и проделала тоже самое, катая яйцо по телу, от плеч до живота. Заметила множество мелких узловатых шрамов на груди, на спине. Несколько больших шрамов, криво ползущих вдоль позвоночника. Еще один рубец тянулся от правого соска вбок, к пояснице.
«Отче наш…»
Третье яйцо прокатила не по кругу, а сверху вниз. Бросила взгляд на родителей. Отец так и замер на пороге, не решаясь подойти ближе. Мать вытянулась в кресле в струнку, приоткрыла рот, полный золотых зубов.
«А что, если получится? — вдруг подумала Надя. — Что будет, если я заставлю Мишеньку подняться из кресла? Превращу его обратно в здорового, симпатичного парня?»
Задрожали кончики пальцев. Дрожь зародилась в районе затылка и пробежала по позвоночнику. Это ж какая сила может открыться. Это сколько возможностей!.. На мгновение стало страшно. Так бывает, когда впервые садишься за руль автомобиля и понимаешь, что можно вдавить педаль газа и помчаться сто шестьдесят километров в час по трассе, и никто никогда тебя не остановит. Страх перед силой, которая находится в руках. Можно ли ею управлять? Справится ли?..
Потерла виски, стараясь унять дрожь. Взяла первое яйцо и осторожно сдавила его кончиками пальцев. Раздался хруст, по поверхности пробежали трещины. Надя надавила сильнее, разломила скорлупу надвое и осторожно, чтобы оставить желток внутри, вылила белок в прозрачную миску. Белок растекся, задрожал мелко и застыл на дне миски. Надя осторожно вывалила внутрь и желток. Он шмякнулся в центр, пошел ко дну. Желток был темно-красным, с крохотными белыми точками.
— Видно чего? — шепотом спросила Вера Петровна.
Надя нахмурилась. Дрожь в пальцах не унималась. Подступало состояние, которое она испытывала в тот день, когда впервые села погадать на картах. Немного кружилась голова… Итак… Надо бы сосредоточиться… Эти… знания… они придут… Как там писали в книгах?
Она раздавила второе яйцо, вылила белок в миску, сверху бросила желток. Два желтка смешались вместе — один красный, второй бледно-желтый. Тот, который желтый, лопнул. Вокруг него расплылись завитушками тонкие желтоватые линии.
— Порча, — внезапно сказала Надя, и сама сначала не поверила, что говорит. Из потока мыслей выскочила нужная, вычитанная в одной из книг. — Когда завитки бледные, значит порча небольшая. Неопытный человек делал.
— Я так и знала!
— Кто-то пожелал плохого, вычитал где-то, как можно порчу навести, ну и…
Сощурившись, Надя перевела взгляд на Мишу, потом обратно на миску. Опустила в вязкую массу указательный палец, осторожно взболтала. Желтки расплылись. Виски болели, мыслей было много, они так давили, старались выскочить из головы, что Надя боялась закричать. Еле сдерживаясь, она пробормотала:
— Порча не в здоровье… Это мотоцикл. Чтобы врезался. А дальше — судьба.
Внезапно Надя поняла, почему её мама отказалась выхаживать Мишу. Она не могла помочь. Это из области совершенно других материй. Порча, которую навела какая-нибудь брошенная одноклассница, сработала раньше. Из рук внезапно выскочил руль, колесо вильнуло, и Миша слетел с дороги на скорости больше ста километров. Ни шлем, ни защита не помогли.
— Судьба? — прошептала Вера Петровна, повернулась к Феде. — Черте что и сбоку бантик. И как быть?
— Я не знаю, — пожала плечами Надя. — Это не порча. Всё, что случилось после того, как ваш сын слетел с мотоцикла, это его судьба. Жизнь. По-другому не могу сказать.
Вера Петровна, уперев руки в бока:
— Ты мне тут зубы не заговаривай! — начала говорить она, сначала шепотом, потом все громче. — Если не умеешь, то и не берись! Возомнила о себе! Я тоже так могу, яйца-то давить! А делом, делом кто заниматься будет? Ох уж эти городские. Ничего не умеют, кроме как языком болтать. Знала бы, не тратилась на дорогу. Зимой-то с коляской, думаешь, легко сюда тащиться?
Она наговорила много чего еще. Надя терпеливо слушала. Федя виновато жался у порога, мял в пальцах сигарету. Руки у него были грубые, работящие, с темными толстыми ногтями.
— Говорю же вам. Помочь здесь невозможно.
— Тогда зачем тебе это, — Вера Петровна кивнула на стол. — Третье яйцо зачем?
Тут пронзительно и отчаянно завыл Миша. Два его пальца задвигались, поднимаясь и опускаясь. Пена на губах начала пузыриться.
— Мишенька! Ангелочек! — встрепыхнулась Вера Петровна, подбежала, вытаскивая платок, принялась протирать вспотевшее лицо сына. — Раздели тебя, да? Мучают непонятно зачем! Не пойдем больше к ней. Не умеет она ничего…
Миша продолжал издавать ужасные звуки, от которых голова у Нади разболелась еще больше. Она прижала руки к голове, пробормотала:
