Грибов почувствовал, что ему нечем дышать. Сплюнул кольцо вместе со сгустком крови. Разболелись зубы, к глазам прилип кровавый туман.
— Что ты сделал?! Что ты, блядь, сделал?! Зачем ты их сюда притащил?
Оксана вскочила, продолжая размахивать руками, и вдруг перешла с человеческой речи на несвязные громкие звуки. То были хрипы, подвывания, шакалий смех, блеяние козы, писк, стоны. Она отбежала к стене, на которой висели портреты. Грибов видел, что с дряблого тела всё ещё отслаиваются куски кожи и тянутся за ней следом. Лицо тоже постарело: щёки обвисли, нос заострился, набухли мешки под глазами. И ещё волосы — они стали совершенно седыми, до синевы.
— Ух, я сейчас! — завопила Оксана, взмахивая руками.
От неё в стороны разлетелись тени. Дыхнуло жаром. Оксана, присев на корточки, выгнув спину, снова принялась исторгать из себя страшные громкие звуки. Заклинания! Проклятия! Что бы это ни было, тени явно не могли с ней справиться.
В голове шумело, кожу пекло, а правый глаз стремительно заплывал. Грибов встал на четвереньки — как мог — пополз к дверям. Прихватил валяющийся на полу нож.
— Ты куда это собрался?! — заорала Оксана, отвлёкшись. — Я ещё не выдавила глаза, слышишь? Я ещё не закончила!
Она визгливо захохотала, и Грибов понял, как же он ошибался всё это время. Оксана контролировала ситуацию. Только она.
Не было времени оглядываться.
Грибов выбрался в коридор. Теперь куда? Налево, к детской, там окно!
— Постой, Грибов! Подожди!
Его схватили за ногу, дёрнули. Грибов упал, ударил ножом позади себя в пустоту. Затем, не глядя, лягнул, угодил во что-то твердое, услышал Оксанин вопль. Лягнул ещё раз, высвободился, перевернулся на спину и ещё несколько раз наотмашь чиркнул ножом по воздуху.
— Ну-ка, давай! Давай! — накатил азарт, остро приправленный страхом.
В дверном проеме медленно поднималась Оксана. Кровь была повсюду: на ковре, на стенах, на искаженном злобой постаревшем лице. С её тела падали останки плоти, обнажая что-то ещё — древнее, нечеловеческое.
— Думал, что твои призраки справятся? — спросила Оксана. — А вот выкуси. Силёнок не хватит.
Её плоть дымилась. Видимо, тени неплохо потрепали.
Грибов поднялся, чувствуя боль в коленках, боль в висках и под рёбрами. Зашёлся в протяжном кашле. Попятился, выставив перед собой нож, хотя понимал, что вряд ли этим оружием причинит Оксане вред.
Она вышла в коридор следом за Грибовым. Улыбалась. Тонкие белые волосы трепетали н сквозняке.
— Ну давай, беги. Я люблю, когда люди убегают. Убью тебя быстро. Но глаза — мои. Тут уж прости.
Он не побежал. Упёрся спиной в дверь, открыл её, провалился в полумрак и резко закрыл за собой. Щёлкнул замком.
— Поиграть решил? — спросили из-за двери чужим, старым, страшным голосом.
Грибов бросил взгляд через плечо и понял, что оказался-таки в детской. На полу лежал мёртвый сутулый. Возле шведской стенки — три пластиковых ведра. И ещё было окно. Спасительное окно в нормальный мир.
В дверь ударили с невероятной силой. Так, что хрустнула верхняя петля, а один из шурупов вылетел и со звоном покатился по полу.
— Поиграем! — сказали из-за двери.
3.
— Надя? — мужской знакомый голос.
Голос дочери затихал в ушах. Обрывки фраз. Образы. Чужие воспоминания, будто подсмотренные — а ещё вернее, увиденные со стороны.
Фамильное заклятие. Бабушкина смерть. Цыган, сваренный заживо в горящем спирте. Подкупленный судмедэксперт в соседнем поселке. Власть имущие. Колода карт, которая делает человека из администрации неуязвимым из-за заклятия. Его жена, непонятно как здесь оказавшаяся, обладающая какой-то силой — древней и могущественной.
Всё встало на свои места, хоть и звучало неправдоподобно. Надя заморгала, принимая и понимая всё, что она увидела в темноте за закрытыми глазами.
— Надя? Ты что там делаешь в такую погоду?
Она обернулась и увидела Крыгина. Тот стоял у заднего крыльца маминого дома, в плаще с поднятым воротником. Рядом с ним на земле что-то лежало. Вернее, не «что-то», а «кто-то».
Свет от лампы на крыльце осветил обнаженный сгорбленный силуэт… безголовый… о, боже… поджатые руки, согнутые ноги в синяках… рядом лежала голова, и Надя сообразила, что разглядывает молодые черты лица, искажённые болью и страхом. Сколько лет было этой девушке? Двадцать? Чуть больше?
— Кто это? — выпалила Надя, делая шаг в сторону калитки. — Господи, что вы с ней сделали?
— Я нашёл её, — мягко отозвался Крыгин.
— Кого?
— Ведьму, которая всё это натворила. Убила твою маму и Цыгана. Наслала на дочь проклятие. Влезла в твою жизнь. Это всё она.
— Что?.. Зачем это… — Надя схватилась за голову. — Я же не просила никого убивать!
— Просила, моя дорогая. Я видел, что ты чувствовала там, в больнице. Злость и даже ярость. Ты хотела мести. Ты ведь совершила её, верно? Наслала на ту девочку порчу.
Надя увидела, что в руках у Крыгина топор. Большой, прямо гигантский.
— Я не хотела её убивать.
— Однако же убила, — мягко произнёс Крыгин. — И теперь ты тоже убийца, как и все мы. Но это благородные убийства, ради высокой цели.
— Какой же?
Она перемалывала в голове поток мыслей и образов. Оживший Цыган. Ведьмы. Кладбище. Шёпот, разрывающий темноту.
— Наша высокая цель — любовь, — сказал Крыгин и поднял топор. — Только ради неё, правда?
4.
— Открывай! — дверь сотряслась от ударов. Петли хрустнули ещё раз. — Открывай! Или, думаешь, я не зайду? Думаешь, блядь, не дотянусь до тебя? Да куда ты нахрен денешься? Куда тебе бежать теперь? Давай же, Грибов, наберись смелости! Возьми яйца в кулак хотя бы раз в жизни! Не будь тряпкой!
Грибов отступил на шаг, зацепил ногой веревки. Посмотрел на окно и бросился к нему. Из окна был виден внутренний двор, пятно света, нетронутый снег на черепичной крыше гаража… и ещё Грибов увидел людей.
Они стояли вдоль высокого забора с внутренней стороны. Жители посёлка. Старушки, что приходили к Наде — человек пять или шесть. Мужчины и старики. Дети. Какой-то парень сидел в инвалидном кресле, и на него сверху небрежно накинули армейский бушлат.
Люди стояли и смотрели на дом. Кто-то видел Грибова в окне. Некоторые люди шевелили губами, должно быть молились. Одна старушка вдруг перекрестилась слева направо и указала на Грибова тонким кривым пальцем.
БАМ!
Ещё один шуруп звонко покатился по полу. Грибов вздрогнул, отпрянул от окна.
— Видишь их? — скрипело и клокотало за дверью. — Они хотят спокойствия в Шишково! Хотят, чтобы ты убрался, исчез навсегда, раз уж не можешь играть по правилам. Ты здесь никому не нужен, смирись!
