— Мам, я пойду в дом, — сказала она. — Холодно тут стоять. Догоняй.
— Я с тобой, — буркнул папа, швыряя окурок в снег. Он выкурил едва ли половину. Нервничал. — Организовать всех надо.
Ему было неловко, Наташа видела. После того, как папа ушёл из семьи, он никак не мог наладить с дочерью связь. Будто обвалился мост, по которому Наташа могла без проблем перебегать к папе, делиться с ним какими-то своими переживаниями, обниматься, тереться носом о его щетину и просто сидеть рядом, чувствуя тепло и заботу. Теперь ничего этого не было, мост обратился в груду скользких камней. Попытки пересечь развалины были, но Наташа сознательно держала дистанцию. Она не могла понять, как относиться к папиному уходу. Как его принять?
Они молча прошли ко двору. Папа снова достал сигаретную пачку, повертел в руках, затем со вздохом убрал её обратно. Он, кажется, бросал курить, да всё никак не получалось. Как в старом анекдоте про «Сникерс».
Наташа услышала перешептывания, доносившиеся с лавочки: «Это, значит, внучка. Хорошенькая. На бабушку похожа, да? И норовом, говорят, тоже».
Юркнула за калитку. Папа, нагнав, пробормотал:
— Проходи в дом, сразу мимо гостиной, не останавливайся. Дуй на второй этаж, к себе в комнату. Нечего тебе на ужасы всякие смотреть.
Сам остановился, приветливо поздоровавшись со старушками, завёл разговор с подошедшими женщинами, головы которых были покрыты чёрными платками.
Наташа задержалась буквально на секунду, оглядывая двор. Справа, почти вплотную к забору, молчаливые люди расставляли длинные деревянные столы и лавочки. Какие-то мужчины убирали снег большими деревянными лопатами. Кто-то мелькал в окне летней кухни, и из открытой двери валил густой белый пар. Кажется, тут всё было хорошо организованно и без папы.
Наташе раньше не доводилось бывать на похоронах, но она прекрасно понимала процесс, не маленькая. Сначала бабушку и Глеба Семеныча повезут на кладбище, где обоих закопают. Мама почти наверняка будет плакать, папа сдержит слезы. Потом во дворе за этими вот столами соберется множество людей, они будут есть, пить, произносить тосты за ушедших. Мама снова будет плакать. А потом начнут петь песни. И каждый гость обязательно, ну просто обязательно, скажет, какая у бабушки выросла красивая внучка.
— Пойдём, солнце. — Появившаяся внезапно мама взяла Наташу за руку, потянула к дому.
Чёрные очки скрывали мамины заплаканные глаза и потёкшую во время поездки тушь.
Сени оказались забиты обувью и одеждой. На кухне орудовали немолодые женщины в халатах и передниках. Пахло мясом, салатами, стёкла запотели изнутри, на газовой плите пыхтели и позвякивали крышками кастрюли.
— Ой, какие люди пожаловали, — полная розовощекая женщина, который было лет, может, пятьдесят, подошла ближе, уперев руки в бока, улыбнулась, разглядывая девочку. — Ну, здравствуйте. Галину Викторовну помнишь?
Наташа пожала плечами. Кажется, эта женщина приходила к Цыгану за самогоном.
— Какая красавица у бабушки выросла! Ягодка! — она перевела взгляд на маму, и улыбка тут же сползла с большого раскрасневшегося лица. — И вам доброго дня, Надежда. Имя-то у вас неподходящее, да? Не оправдываете.
Мама открыла было рот, потом закрыла, не зная, видимо, что ответить.
— Вам тут не рады, — сказала Галина Викторовна, обращаясь к маме. — Просто чтобы вы знали. Нельзя так поступать с родными. Ушли и всё? Совсем забыли, кто вас вырастил и воспитал?
Мама ничего не ответила, но сжала Наташину ладонь и резко потянула за собой, в гостиную.
Там под низким потолком, около телевизора, на табуретах стоял гроб. Вот что имел в виду папа, когда попросил здесь не останавливаться. Вокруг гроба толпились совсем уже старенькие бабушки, сгорбленные, худенькие, словно это призраки спустились, принять в объятия новоприбывшую. По стенам ползали дрожащие тени. На табуретках стояли зажжённые свечи. Чей-то надтреснутый старческий голосок монотонно бубнил молитву.
Кухонные ароматы проникали сюда и смешивались с каким-то острым и неприятным запахом, от которого Наташе захотелось чихнуть. Кое-как сдерживаясь, не поднимая головы, она прошмыгнула в коридор, к лестнице на второй этаж.
— У бабушки голова закрыта черной тканью, — пробормотала мама, догоняя. — Ужас какой.
— Еще бы, — Наташа закрыла дверь, отрезая гостиную от коридора, и уже тут звонко чихнула. — Её же ударили топором по голове несколько раз. Цыган ударил.
— Ты меня пугаешь.
— Правда жизни, что такого? Он был пьян, говорят, взял бабушку, протащил через весь дом, а потом повесил вниз головой в дверях. А сам набрал ванну кипятка и свалился туда. Как в сказке про царя, который сварился.
Мама ещё крепче взяла Наташу за запястье.
— Это кто такое говорит? — взволнованно произнесла она. — Сама придумала? Как обычно, с этими своими видениями в голове? Или отец рассказал? Он язык за зубами не умеет держать. Вечно болтает всякое.
— Ничего такого. Просто знаю, — Наташа осторожно высвободилась из цепкого захвата. — Не нужно быть такой впечатлительной, да и всё.
Мама хотела что-то ещё сказать, но у неё, как всегда, не нашлось слов. Мама была пьяна, от неё разило алкоголем, вперемешку с валерьянкой. В сумочке наверняка лежала бутылка вина или коньяка. Наташе было неприятно находиться рядом с пьяной мамой. Она уже отвыкла, почти забыла, а теперь вот пришлось резко вспоминать — запах перегара, вялое мамино поведение, её постоянные перепады настроения…
— Пойдём, — сказала мама, наконец. — Тебе в детскую, а мне носик попудрить.
Она прошла по коридору, зацепила ногой горшок с разлапистым фикусом, стоящим под окном. Ругнулась вполголоса:
— Понаставили тут… Раньше не было… — и потопала наверх по скрипучим ступеням.
Мамина тень скользнула по стенам и исчезла в тонких трещинках деревянной обивки. Наташа повернула голову, неосознанно подчиняясь внутреннему позыву, и уставилась на крохотную дверь под лестницей. За дверью был бабушкин рабочий кабинет, куда она никого не пускала, кроме редких гостей. Обычно на двери висел замок, и маленькая Наташа потратила много времени, чтобы хоть как-то попытаться его снять. Детское любопытство, как известно, не знает слова «нельзя».
Однажды бабушка застала Наташу у двери с металлическим прутом, которым девочка пыталась сбить петлю. Бабушка рассмеялась, а затем сказала:
— Пока не время, радость моя. Как-нибудь ты войдёшь, но без меня.
— А что там интересного? — Наташе было восемь. Она думала, что за дверью скрывается какой-то волшебный мир, вроде Нарнии или страны с Изумрудным городом.
— О, ты сойдёшь с ума от удивления. — ответила бабушка, улыбаясь редкими желтоватыми зубами. — Я была такой же много лет назад. Всюду совала нос. Это хорошо, дети должны быть любознательными. Но каждому действию есть своё время, правильно же? Так что наберись терпения и жди.
