Автор. Извиниться можно. Только больше трех-четырех слов не говори, потому что дальше у тебя пойдет ерунда. Для начала, когда с мужем будешь говорить, тебе надо усвоить одну фразу: «Как скажешь, милый». Одну фразу, больше ничего, потому что все остальное будет дерьмо. Пока на сегодняшний день то, что ты говоришь, это сказки… Один говорит – цветочки, драгоценные камни, другой говорит – жабы и лягушки. Осознай: надо называть вещи своими именами. Самое главное – не рассказывай больше ему ничего. А то начнешь его просвещать, воспитывать, и опять получится ерунда. Скажи: «Я поняла, что я дура, я на тебя зря обижалась». Все, а теперь: «Как скажешь, милый, как скажешь».
Нина. А если муж приходит в четыре часа ночи, как скажешь – «милый»?
Автор. Ты говори: какой ты молодец, что ты пришел! Вы представьте себе на одну секундочку: ваш муж – хлеб, который, ну, ходит. И вот голодно, и вы же его ждете, он же мог вообще не прийти. Он пришел в четыре часа, и когда появилась еда и вы очень голодны, то набрасываетесь на еду, начинаете есть… Поэтому и мужа, который приходит поздно, надо встретить с радостью. Ой, молодец, что ты пришел, давай я тебя покормлю и прочее, прочее. Но поскольку он под контролем: надо понимать, раз муж от вас уходит по ночам, следовательно, вы его в чем-то не удовлетворяете. И он идет в то место, где его этим удовлетворяют. Не упрекать его нужно, а стараться приобрести такие качества, которые нужны. Так он еще раза три или четыре еще ночью поздно придет, а потом станет приходить вовремя.
Ведь ему ласка и любовь тоже нужны. Он должен получить это от жены, если от жены не получает, то идет к любовнице. Скорей всего, ночью он у любовницы сидит, но говорить ему об этом нельзя. Надо подумать: когда он ушел от меня, значит, я ему что-то недодаю, а та додает. Все эти ответы читайте в моей книге «4 вида любви». Помните: муж, дети – все это вне критики. Как в сказке Андерсена: муж всегда прав, если ты его хочешь удержать.
Нина. У меня такое раздражение, когда он в четыре часа утра приходит, что я убить готова, если честно.
Автор. Убивай, но тогда ты потеряешь мужа. Скандал. А скандал – это тоже убийство. Я рассказываю вам технологию, я хочу, чтобы вы одну вещь поняли. Психология – это очень точная наука. Но не надо делать так, как положено делать, выполнять надо свою задачу, а не выражать эмоции. А на эмоции не надо обращать внимание, они придут и уйдут, к делу они не имеют никакого отношения. Можете злиться, что рыба не клюет, но все-таки сидите и ждите, когда клюнет. Менять поведение нужно, не надо каждый раз выдергивать крючки, а то можно спугнуть. Надо разрулить ситуацию..
«Заткни свою пасть дракона, когда хочешь наорать на ребенка!»
Лена. Мой сын Толик вдруг задирает нос и говорит, например, няне, которая только что пришла: «Не хочу с тобой дружить, уходи… фу!» Хотя на самом деле он ее любит, они большие друзья, и она виртуозно и мягко находит с ним общий язык, после того как я ухожу. Вот так странно он самоутверждается. И ведет себя, как хозяин дома, принимающий решение, кого ему впускать, а кого не впускать в дом. Сейчас уже меньше, но он любит стрелять, а также принимать экстремальные меры в общении со сверстниками. Говорит: я его сейчас как ударю палкой по голове, он улетит в кусты. Или вообще плюнет ни с того ни с сего в лицо какому-нибудь приближающемуся к нему с открытой улыбкой малышу.
У меня – дилемма. Поскольку моя голова была очень сильно замусорена навязанными мне чужими желаниями, которые я принимала за свои, то я только сейчас начинаю сознавать, чего же я на самом деле хочу в жизни. Для меня очень важно, чтобы сын точно знал, чего он сам хочет. Поэтому самый главный и популярный вопрос у нас: «Чего ты хочешь?» Но при этом он иногда пытается садиться на шею не мне, а няне: я хочу гулять, и все. Она с ним умудряется договариваться, предлагая ему разумные компромиссы. Причем он делает то, что хочет она, в результате при этом оставаясь довольным.
Автор. Попроси, чтобы няня пожила с магнитофоном в открытом виде, чтобы ты услышала, что она делает. Прямо ей сказать: вы знаете, у вас так здорово получается, вы вот включите магнитофон, чтобы он у вас все время лежал, чтобы я потом посмотрела и у вас поучилась.
Лена. Хорошо, предложу. Но пока мне страшновато. Получается, что он не замечает, как им управляют, впитывает все. Не создается ли при этом тот самый рычаг, на который в будущем может нажимать кто угодно?
Автор. Ему хорошее внушают, хорошее действие. Да, хорошее. Так не надо бояться. Ведь в любом варианте он становится лучше. Вы понимаете, ей обязательно должно быть плохо! Она не может радоваться, что ребенок стал лучше себя вести! Теперь она уже боится: а вдруг… Давай подождем. Вы знаете, мне очень напоминает ситуацию в моей лечебной практике. За что я и врачей ругаю. Больному становится лучше, надо менять лечение. Они мне: нет, хочется еще что-то усилить и испортить все… Идет же сейчас лучше. Все, значит, пусть идет как идет. Вот когда я вижу, что три-пять дней состояние у больного не меняется, тогда надо придумывать что-то такое новое.
Лена. Да вообще мне с ребенком всегда удается договориться. Няне с ним тоже удается всегда договориться, но как только мы вместе присутствуем, начинается концерт, то есть я, няня и Толя начинаем скандалить.
Автор. Тогда запишите этот концерт на магнитофон.
Лена. Хорошо. И по отношению к другим людям он ведет себя грубо и по-хамски.
Автор. Он сейчас становится лучше?
Лена. Он то такой, то такой.
Автор. Веди график, он сразу хорошим стать не сможет. Но он становится лучше сейчас, станет еще лучше за неделю. Ничего пока нового делать не надо.
Лена. Сейчас так с ним договариваться, кроме меня, получается только у няни. Когда– то у меня была довольно серьезная попытка устроить его в детский сад, причем достаточно хороший, через знакомых воспитателей, в коммерческий садик. В первый же день произошел серьезный конфликт. Я ушла якобы на работу, а сама сидела, читала в машине. Через полчаса я услышала истерический плач Толи. Он плакал навзрыд, кричал так, как будто его очень сильно оскорбили, причем он плакал уже явно минут двадцать. Оказалось, что все дети пошли на прогулку, а его сначала оставили играть с учебным материалом в группе с одним из педагогов. Они так делают, практикуют с новыми детьми, чтобы мягче происходил вход в группу. Но потом почему-то его все-таки решили вывести гулять. Он, уже заинтересовавшись материалом, сказал, что не хочет идти гулять, но ему сказали, что они пойдут гулять, и повели одеваться.
Толя, как я полагаю, видимо, хотел продолжать играть, он стал срывать шапку, которую я положила на всякий случай, – приехали мы в кепке, бросать ее на пол и кричать, что мама ему не надевает шапку и что он вообще не пойдет гулять. Тогда его насильно одели и вывели. Я минут десять еще сидела в машине, слушала, как он орет. В конце концов его повели, все так же орущего, обратно в группу. В этот момент я, не выдержав, подошла. Толя долго не мог успокоиться даже после того, как я пришла, хотя раньше такого у него не было никогда. Вот так мне эту историю рассказала воспитательница, моя знакомая. Я спросила ее: «Рая, а почему ты ему не объяснила, что сейчас на улице холоднее, чем утром, и что специально для такой ситуации мама привезла для него шапку, он бы сразу согласился ее надеть». Она на меня посмотрела, как на полную дуру, и сказала: «Дети в этом возрасте, два года семь месяцев, не понимают, что им говорят, надо просто делать, а они повторяют». Я: «Как не понимают, я с первого дня жизни ему все объясняю, знаю, что с ним всегда можно договориться». Она: «Как ты представляешь себе, у меня десять детей в группе! И я каждому буду что-то объяснять?» Я: «Но он уже двадцать минут орет, может, стоило потратить десять секунд, чтобы объяснить ему, для чего это?» Она: «Он у тебя перегружен вниманием».
