Автор. Пустой разговор. У тебя есть возможность забрать его из этого сада, потому что воспитателя ты не переделаешь. Иногда педагог – это не профессия, а диагноз. В этой системе гибкости у воспитателя нет. А сколько ей лет? Тридцать восемь. Через двадцать лет это монстр будет, все укрепится. А между прочим, педагог – это самая творческая работа. Ведь дети же меняются каждый раз… Надо как-то иначе к ним относиться. И потом, ей же не объяснишь, что надо всегда наукой людям заниматься. Что наука – это статистика, это не всегда сто процентов…
Лена. Воспитатель мне говорит: «Он у тебя перегружен вербально, его надо чистить от всей этой информации». После этого мы больше не ходили в этот садик. Толя очень избирателен в общении. Когда он хочет, то мил и приветлив, то есть если ему надо, может приспособиться.
Автор. Он приспособился бы, если бы ты не полезла. Ничего, до смерти себя дети сами не доводят. Конечно, когда ты вмешиваешься в это дело, ты формируешь его истеричность, и он добивается своего. Вам понятно, да? Он же мальчик здоровый в принципе, ничего, успокоится. Так что воспитатели по такой системе людей воспитывают. Тут ничего страшного, что она не проявила гибкость. А кто в реальной жизни будет ему угрожать? Вообще, не надо было забирать из этого садика.
Лена. Оставить его в этом садике?
Автор. А какая разница, ты ее дурой назвала. Когда я говорю человеку: «Вы меня не поняли», я же его дураком называю. Вот ты сказала так: «Я ее спросила: «Рая, а почему ты не объяснила, что сейчас на улице холоднее, чем утром, и что специально для такой ситуации мама привезла для него шапку? Он бы сразу согласился ее надеть». Разве ты дурой ее не обозвала между строк? Она профессионалка, у нее десять групп, а ты ей советуешь.
Дети – хорошие психологи, они великолепно знают, что нужно делать. Это взрослые – упрямые дубы, а ребенок сообразит и начнет ко мне подлизываться даже после того, как я на него накричали. Это ее такая установка. Ты знаешь, таких большинство. Большинство людей считают, что дети не понимают. Это Берн считает, что дети все понимают, и я тоже, но это точки зрения. В науке они разные. И кто его знает, кто прав? Скорее всего, истина где-то посередине, что-то понимают, а что-то нет. Вот сказать, что они все понимают, тоже будет неверно. А иногда есть смысл защитить ребенка от педагога, потому что, если он еще маленький человек, то с властным педагогом не справится… Но не в этом случае.
Лена. Мне вообще надо было молчать?
Автор. Конечно, забрать, и все. Раз не выдержала. Лучше всего было бы взять и уехать, доверившись педагогам. Воспитатель считает, что ребенок до трех лет уже достаточно хорошо в семье воспитан, чтобы не объяснять ему банальные вещи. Ты отдала невоспитанного ребенка, а у нее много детей в группе. У нее действительно нет времени объяснять каждому. Вы же понимаете: когда ко мне приходит начинающий врач и попадает в группу, где уже врачи первой категории, у меня нет возможности ему объяснять азы психиатрии. Значит, ты его не довела до уровня садика, а на нее валишь. Нельзя же человека, если он закончил только пять классов, в институт сажать. И не имеет преподаватель вуза, который занимается высшей математикой, возможности детям арифметику преподавать. Ты говоришь: «Он уже двадцать минут орет, может, стоило бы потратить десять секунд, чтобы объяснить ему, для чего это?» Но тогда опять закрепится навык: чуть заорал – тут же вокруг него крутятся. А вот воспитательница говорит: «Он у тебя перегружен вербально, его надо чистить от всякой информации». Тут, пожалуй, я с ней не соглашусь: перегрузить ребенка вербально невозможно, так же, как и вас перегрузить невозможно. Потому что если мы будем заниматься дольше, чем это возможно, вы перестанете это воспринимать. Отключитесь.
Дальше вы сообщаете: «После этого мы больше не ходили в этот садик. Толя очень избирателен в общении, когда хочет мил и приветлив…» То есть, у него уже начинает формироваться минус в системе «они». Воспитатель считает, что ребенок до трех лет уже достаточно хорошо в семье воспитан, чтобы не объяснять ему банальные вещи.
Лена. Почему?
Автор. Да потому что он не со всеми общается, а избирательно.
Лена. Как повлиять на то, чтобы был плюс?
Автор. Опять – как повлиять? Мы уже влияем, уже есть результат. Причина в неверном воспитании. Причина в маме.
Лена. В чем конкретно?
Автор. Не знаю, перестраивайся. Сама только что сказала, что ты уже не кричишь на него так часто. Ты применила новое средство. Дай ему возможность самому развиваться… И ничего больше менять не надо. Может быть, потом совсем станет хорошо. Ты стала спокойнее, меньше орешь дома, продолжай себя усовершенствовать, собой займись. Ребенок маленький. Им вообще не надо заниматься. С ним ничего не надо делать. С тобой, идиоткой, надо что-то делать! И когда ты от своего идиотизма избавишься, он начнет вести себя правильно. Вот, приходится оскорблять. Ну, она правильно все понимает. А потом еще говорят, что дорого тренинг стоит. У меня «оборудование» – мой организм – очень ценное, а ты его портишь.
Вот что еще мне в отчете Лена написала: «Когда наору, тут же каюсь перед ним, обнимаю». Ты думаешь, от того, что каешься и обнимаешься, ты искупила свою вину? Он все равно помнить это будет. Я не уверен, что тебе потом не достанется. Ты для него личность двойственная: то ли дракон, то ли хороший человек. Он в растерянности, и с тобой он ведет себя более-менее… Все-таки он понимает, что без тебя ему не прожить. А с тобой он потом расправится, не волнуйся, если сейчас мы что-то не сделаем. С тобой потом, в четырнадцать лет, начнет, попробует. Надо же уметь видеть будущее, может, тогда ты заткнешь свою пасть, когда хочешь на него орать? Почему пасть? Потому что Дракон – это же не рот, это пасть. Весь твой крик у него остался в его бессознательном… И сейчас надо очень много делать, чтобы это все вытравить.
«Не заставляйте ребенка yчиться на отлично – это вредно»
Учиться на отлично вредно. Когда перед ребенком ставят цель учиться на отлично, его программируют на то, чтобы превратиться в травяной ковер, вместо того чтобы вырасти стройным деревом. У мальчика математические способности, но слабые филологические. Математикой он почти не занимается, а почти все время учит иностранный язык. Но ни в одной области он не достигнет высот. Он не станет ни математиком, ни лингвистом. Лучше бы похуже, может быть, даже на тройки учить английский язык, зато чего-нибудь достигнуть в математике.
Я уже писал про синдром отличника. У нас же в руководители обычно выбиваются двоечники. Почему? Они учатся плохо, им надо отвоевывать оценки, они получают социальный тренинг: в школе классный руководитель с ними беседует, завуч, директор, в университете – замдекана, декан, проректор, ректор. И он может разговаривать с начальством. И потом, когда двоечник кое-как закончит институт, он, скорее всего, станет руководителем.
А отличники у нас нетренированные люди. Они прошли школу и университет безо всяких трудностей и потом попадают под начало двоечников, которых раздражают их два диплома. Можно сказать, что красный диплом для них как красная тряпка. Они же помнят, как отвоевывали каждый раз тройку, но при этом имели социальный тренинг.
