Роньшин не торопил. В других случаях так делается, чтобы дать людям выговориться, а сейчас приходилось даже понукать:
– Что вы молчите, православные христиане? Говорите, давайте вместе думать!
От этих понуканий, от бессильных, ничего не решающих выступлений все яснее становилась безвыходность положения. Это было удивительное состояние – внешняя вялость при громадном, все усиливающемся внутреннем напряжении.
Наконец напряжение достигло предела. Как-то сразу почувствовалось, что если сейчас же, сию минуту, не будет сказано нужное слово, не будет указан выход, то может произойти непоправимое. Кто-нибудь сделает самое неподходящее предложение, и народ, не видя лучшего, примет его, а то и просто начнет расходиться, не желая совершать поступок, равносильный духовному самоубийству. И тогда конец обоим соборам.
А те, которые знали нужное слово, колебались и молчали, оглядывались, не заговорит ли кто другой.
Роньшин еще раз окинул взглядом собрание и поднялся. Кажется, вопреки обычаю, не позволявшему председателю выступать в качестве оратора, он решил сам внести предложение. Но в это время раздался голос. Попросил слова Максим Павлович, сын бессменного члена церковного совета, Павла Максимовича Мушникова. Да и сам Максим Павлович уже не один год был в церковном совете Нового собора.
– Православные христиане! – волнуясь, сказал он. – Не понапрасну ли мы тут спорим? Я полагаю так, что нам, верующим, оба собора нужны, и Новый, и Старый. Давайте так и ответим!
Общий вздох облегчения пронесся по храму. Облегчения, соединенного с удивлением и некоторой долей досады на себя: как это мы не догадались! Совсем было попались на удочку!
Поднялся такой шум, что Роньшин, взволнованный не меньше других, должен был призывать к порядку. Водворив относительную тишину, он предложил проголосовать.
Лес рук, поднятых над головой, был дружным ответом председателю. Разумеется, против никто не голосовал, не было и воздержавшихся. Голосовали так единодушно и с таким подъемом, что даже голубоглазая девчушка на руках у матери, глядя на взрослых, подняла измазанную конфетой ручонку. И может быть, Всевидящее Око оценило и эту ручонку, как ценит Оно безыскусную детскую молитву.
«Достойно есть» пропели с новым воодушевлением, как песнь победы, все больше и больше уясняя себе, что едва не сделали большого промаха, чуть не закрыли один из соборов собственными руками.
На этом дело не кончилось. Давно было замечено, что каждый год перед Рождеством в той или иной форме усиливается нажим на религию. Правда, результаты подобных действий не всегда соответствовали ожиданиям, не могли же, например, безбожники считать победой прошлогодние диспуты, на последний из которых они предпочли совсем не явиться. Зато в этом году нападение было необычайно сильным, сразу по двум направлениям: на духовенство и соборы. Последнее, как видим, провалилось с треском, да и первое не привело к желаемым результатам. Казалось бы, чего проще, забрать перед Рождеством «кратированных» священников и оставить полгорода без праздничной службы, но что-то (или, может быть, кто-то) мешало этому.
Через неделю после собрания о соборах безбожники сделали новую попытку. В следующее воскресенье снова были назначены собрания, на этот раз не вместе, а отдельно в каждом приходе. Обсуждали вопрос о колоколах. На этот раз прямо, без вуалировки, было предложено вынести решение о снятии колоколов и сдаче их в металлолом. Однако под впечатлением первого собрания люди были настроены воинственно и рассуждали, что ничего не нужно отдавать добровольно, если имеют право, пусть берут сами. На этот раз не потребовалось ничьей подсказки, решили самостоятельно: колокола нам нужны, мы их не отдадим, а для сдачи в лом наберем по домам металла, сколько весят колокола.
Столько или не столько, но набрали много самоваров, медных тазов и проч. Кто-то привез даже целую косилку. Но собранный металлолом никому не понадобился, и он долгое время лежал около колокольни.
Очень скоро вслед за этим произошло и еще одно событие, показавшее, что люди недаром колебались, не решаясь выступить с предложением на собрании. Семью Мушниковых, считавшуюся середняцкой, объявили кулаками, раскулачили и отправили куда-то за Котлас. Там погибли старик Павел Максимович с женой и сам Максим Павлович. Остальные члены семьи уцелели. Пешком, через тайгу и болота, добрались они до железной дороги, сначала старшие дети, потом девочка лет двенадцати, которую мать поручила какой-то чужой женщине, наконец, похоронив стариков и мужа, и сама мать. Чтобы не подвергнуться участи дочери, получившей три года за самовольное возвращение, она не показалась в городе, а захватив девочку, уехала подальше от родины. Впоследствии к ней присоединились и старшие дети.
Глава 33
Новый, 1930-й
– Осторожнее, не оступитесь!
Новая «квартира» отца Сергия отличалась тем, что пол в сенях не был приподнят вровень с остальной избой, а полусгнившие доски его лежали прямо на земле. Открыв кухонную дверь, нужно было сразу шагать вниз и спускаться по нескольким ступенькам. Причем это крыльцо не соединялось наглухо со стеной, а было сколочено отдельно и постоянно отодвигалось на покатом полу, и между ним и стеной образовывался все время менявший ширину промежуток, в котором легко было сломать ноги. Поэтому, провожая по вечерам Ивана Борисовича, отец Сергий брал со стола керосиновую лампу и светил ему.
– Скажите, пожалуйста, отец Сергий!.. – Иван Борисович и голосом и всем существом подчеркивал, что это только шутка. – Скажите, пожалуйста, вы меня провожаете или выпроваживаете? – Он проходил несколько шагов до дверей и снова останавливался. – Не примите этого за злорадство, отец Сергий, но я восхищен вашим крыльцом, это прелесть что такое! – восторгался он. – Раньше священники жили во дворцах и стукались головой о косяки наших хижин, а теперь, наоборот, мы стукаемся головой о ваши косяки. Это великолепно! Вы помните, какой-то древнерусский церковный деятель, кажется, времен Иосифа Волоцкого и Нила Сорского, говорил: «Прежде кресты были деревянные, а священники золотые, а теперь кресты золотые, зато священники деревянные».
И вот опять появились деревянные кресты, как у епископа Павла и у отца Николая. А сами они разве не золотые? Да и не только они… Вот и ваше крыльцо… Разве оно не подчеркивает ту же перемену, что и деревянные кресты?
Такие разговоры повторялись не раз и не два. Пришло-таки время, когда ко двору отца Сергия подъехали несколько подвод, забрали по описи все вещи, а возглавлявший дело милиционер предъявил распоряжение о выселении. Срок давался самый короткий, да и что делать в пустом доме, который даже истопить было нечем? Впрочем, с мыслью о выселении и с потерей вещей давно смирились; главное – самого отца Сергия не тронули.
Конечно, сразу же после описи и сами, и попечители начали подыскивать квартиры не только для отца Сергия, но и для отца Александра; хотя он жил не в собственном доме, а на квартире, хозяин испугался и предложил уйти. Но найти что-нибудь оказалось почти невозможным. И вообще зимой это трудно, а теперь хозяева еще и боялись.
