Глава 29
Отец и дети
Чем старше становились дети, тем сдержаннее отец Сергий с ними обращался. Зато как ценили они его скупую ласку – необычную нотку в голосе, как бы мимолетный взгляд, легкое прикосновение руки; впоследствии, в письмах, – оборот речи, ничего не говорящий другим, но в котором им чувствовалась тоска по ним, любовь, тревога.
В этот период ласковее всех он был с Наташей, точно старался вознаградить ее за отсутствие материнской любви и ласки, да и вообще за бедность чисто детских радостей, доставшихся ей на долю. У нее почти не было игрушек, кроме оставшихся от старших детей, по большей части поломанных. Она не помнила веселых, нарядных елок, на каких играли старшие. Правда, и те мелкие удовольствия, которые случалось доставить ей, благодаря своей неожиданности, запоминались надолго. На Рождество 1920 года, первое Рождество после смерти Евгении Викторовны, было решено устроить для Наташи елку. Вечерком Миша сходил за село в молодой сосняк, срезал небольшую ветвистую сосенку и, дождавшись, пока почти совсем стемнело, незаметно принес ее через огород и спрятал в сарае. Сделал это так, чтобы кто-нибудь из соседей не заметил и не разболтал прежде времени, испортив этим общую радость. Две коробки елочных игрушек хранились в чулане от прежних лет; их тоже незаметно вынесли и, выбрав более интересные, украсили елку. Нашли несколько нарядных оберток от конфет и, завернув в них аккуратно вырезанные кусочки твердого, засахарившегося меда, повесили туда вместе с золоченым орехом, случайно завалявшимся в бабушкиной коробочке для пуговиц. Приготовили даже настоящие подарки, Сонино «Задушевное Слово» за 1910 год, и уложенные в пестрый шелковый мешочек обломки цветных карандашей – сокровище, принадлежавшее мальчикам. Кроме того, Миша склеил из картона домик со стеклами из желтой и розовой папиросной бумаги. Если внутрь домика вставить зажженный огарок, окна будут светиться как настоящие. Отец Сергий купил в церкви несколько восковых свечей, их разрезали и укрепили на ветках.
Готовая елка стояла в запертом под каким-то предлогом на замок сарае и ожидала того момента, когда ее внесут в дом и зажгут. Но как нарочно, Наташа в этот день читала новую книжку, принесенную от Смирновых, и ни за что не хотела идти гулять. Напрасно все по очереди уговаривали ее пойти хоть на полчаса, хоть на десять минут, она не могла оторваться от интересных сказок. Пришлось Юлии Гурьевне послать ее с поручением в сторожку. Девочка пошла неохотно, чуть не со слезами, и вернулась раньше, чем рассчитывали старшие. Впрочем, заставу, на всякий случай, они поставили. На песке, прямо около входной двери, сидел отец Сергий и звал Наташу к себе:
– Пойдем сюда, посумерничаем!
Сумерничали недолго. За закрытой дверью передней комнаты раздался кашель, и папа вдруг попросил:
– Наташа, слезь, отрежь мне пирога с вороняжкой!
А потом, не дав ей дойти до стола, на котором лежал вкуснейший пирог, начиненный залитой сметаной сушеной вороняжкой, посоветовал:
– А ну-ка, загляни в щелку в комнату, посмотри, что там делается.
Там сверкала небольшая нарядная елочка. Наташа вошла в комнату и остолбенела от восторга. Рассматривая давно знакомые, но сейчас преобразившиеся игрушки, она стояла до тех пор, пока не стукнула входная дверь. Это пришли соседи, Шурка Бекетов и Катя Морозова, и, взявшись за руки, тоже уставились на елку. В тесной комнате бегать и играть вокруг елки дети не могли, но и так было необыкновенно хорошо.
Отец Сергий много времени уделял младшей дочурке, играл с ней, рассказывал разные истории, с серьезным видом представлял, как говорит испорченный граммофон:
– …Пш-ш-ш… др-р-р… попрыгунья стрекоза… пшш-ш… лето красное… др-р-р… красное пропела… у-у-у-у… др-р-р…
Он говорил странным, скрипучим голосом, точно вылетавшим из помятой граммофонной трубы, шипел, дребезжал, завывал. Наташа хохотала, забиралась к отцу на колени, трепала и тормошила его и вдруг начинала целовать без конца.
Отправляясь куда-нибудь в конец села по делу, отец Сергий почти всегда брал с собой Наташу. Так все и привыкли видеть их вдвоем. Отец Сергий, серьезный, задумчивый, широко шагал опустив голову, занятый своими мыслями, а Наташа, согнув руку крючком, чтобы не отстать, по локоть запустив этот крючок в отцовский карман, семенила рядом и тараторила, рассказывая о всех своих делах, обо всем, что случилось сегодня с ней и ее подругами. Отец Сергий то слушал молча, то вступал в оживленный разговор. Иногда переходили на серьезные «научные» темы.
– Ты знаешь, какие большие города расположены по Волге? – спрашивал отец.
– Знаю. Тверь, Ярославль, Кострома, Нижний Новгород, Казань, Симбирск, Самара, Саратов, Астрахань.
– А как узнать, на правом или на левом берегу они расположены? – Не знаю.
– Очень просто. Города с окончаниями мужского рода находятся на правом берегу, а с окончаниями женского рода – на левом. Ну-ка, на каком берегу расположена Казань?
– На левом.
– А Саратов?
– На правом. И правда. Мне тетя Саня говорила, что в Саратов нужно через Волгу переезжать. А Самара на левом. А Хвалынск опять на правом. Я знаю.
Шутя, в семье называли Наташу «папиной дочкой», но это никого не обижало и не огорчало, как в некоторых семьях, где дети резко делятся на любимых и нелюбимых. У отца Сергия хватало любви на всех, и у каждого из детей были свои точки близости с отцом. С Соней, как самой старшей, он часто и вполне серьезно, как с равной, советовался, и нередко поступал по ее совету. Может быть, в некоторых из этих случаев вопрос ставился так, что на него был возможен только один ответ, но девушка привыкла обдумывать и решать, у нее развивалась самостоятельность и чувство ответственности. Постепенно к этим совещаниям стали привлекать и мальчиков. Были и другие темы разговоров, с каждым о том, что его интересовало.
Но особенно все они, и дети и отец, ценили задушевные общие разговоры, происходившие чаще всего по вечерам, иногда около кровати, на которой он отдыхал, и завязывавшиеся как бы стихийно, по какому-нибудь незначительному случаю. Начало таким разговорам было положено еще давно, в восемнадцатом году, когда не было керосина и всей семьей подолгу сидели вечером в зале на диване, «сумерничали», – а кто-нибудь из родителей рассказывал о своем детстве или о других интересных моментах жизни. Уже тогда случалось, что рассказ переходил в наказ: как жить, как держаться в разных обстоятельствах. Чем старше делались дети, чем серьезнее становились темы этих разговоров.
– Запомните, детки, – говорил отец Сергий, в то время как Наташа, забравшись за его спину, трудилась над его прической, а остальные трое как попало сидели вокруг и внимательно слушали. – Всякое порученное вам дело нужно выполнять добросовестно, как только можете лучше, а не так, как у некоторых получается, лишь бы скорее, лишь бы сбыть, авось не заметят. Особенно если обещали людям сделать что-то. Нельзя обманывать доверия людей, нельзя, чтобы потом на вас плакались за недобросовестную работу, – и перед людьми стыдно, и перед Богом грешно. Всегда все нужно делать так, как делали бы для себя, так хорошо, как только позволяют силы и уменье.
