В чем же заключались основные причины, которые привели к тому, что попытка деблокировать Ленинград в 1942 году окончилась неудачей?
На мой взгляд, одна из главных причин состояла в том, что в ходе операции мы не сумели организовать тесного взаимодействия не только между фронтами, но и между наступающими армиями. Например, связь с 4-й армией Волховского фронта я поддерживал через штаб Ленинградского фронта. Непосредственная связь, а стало быть, и четкая координация действий отсутствовали.
Да и внутри армии — между дивизиями, в дивизиях — между полками взаимодействие нередко нарушалось. Удары наносились не одновременно и в разных направлениях, как бы растопыренными пальцами, что позволяло противнику маневрировать резервами. Наступление в ряде случаев готовилось наспех, без учета реальной обстановки, без сосредоточения сил на главных направлениях.
Происходило так, во-первых, из-за недостатка у штаба армии и штабов дивизий опыта организации непрерывного и устойчивого управления частями в наступлении, а во-вторых, в силу настойчивых требований штаба фронта продолжать активные действия даже тогда, когда это было не вполне целесообразно».
Это и есть оценка работы штаба фронта. По сути дела, Федюнинский в последнем абзаце этой обширной цитаты сказал о том, что командование Ленфронта в ряде случаев имитировало наступление. Наступление ради демонстрации непрерывных «активных действий». Потому что Ставка постоянно напоминала: на Любань!
Есть в воспоминаниях генерала Федюнинского и резюме по поводу трагедии 2-й ударной армии. Не называя ни командующего, ни номера погибшей армии, автор книги «Поднятые по тревоге» пишет в конце главы о Любаньской операции: «На горьком опыте постигли мы непреложный закон наступления, который гласит: умей своевременно остановиться, чтобы подтянуть резервы и не попасть под удар резервов противника, умей всегда доложить правду о состоянии соединений или частей, как бы горька ни была эта правда».
И еще одно, очень важное признание: «Мы редко прибегали к охватывающим действиям, почти не применяли маневра силами и средствами, а наносили преимущественно фронтальные удары, причем чаще всего на одних и тех же направлениях, не используя элемента внезапности.
Слабо велась разведка, особенно танковая и инженерная. Танки натыкались на противотанковые орудия и минные поля, скрытые в глубоком снегу.
Артиллерийской подготовке, и особенно артиллерийскому сопровождению наступающих подразделений, уделялось мало внимания, недоставало тесного взаимодействия артиллерии с пехотой.
Отсутствовали четкое планирование и организация подвоза материально-технических средств. Тылы, несмотря на медленное продвижение частей, порой отставали, особенно весной, во время распутицы.
Таковы основные недостатки, которые выявились в ходе операции. Они-то и явились причинами наших неудач».
Писалось это не ради самобичевания. Наступило время размышлений, трезвых оценок, шла внутренняя работа наедине с памятью, разборка полетов, в том числе и неудавшихся.
* * *
Ставка забрала у Западного фронта одного из лучших командармов, направив его в район Ленинграда. Время и война покажут правильность этого шага. Говоров с самых первых дней действовал активно, системно. Вначале надежно закрыл город от возможных атак противника, а потом сам начал атаковать. Но еще под Москвой он слег с острым приступом аппендицита, и на 5-ю тут же назначили генерала Федюнинского. Было ли это назначение результатом воли Жукова или все решила Ставка, неизвестно. Но факт остается фактом: Жуков снова заполучил под свою руку своего надежного халхингольца.
Из Москвы в расположение 5-й армии Федюнинский добирался на своей командирской «эмке». Как только выехали за город, попали в пробку. Надежд на движение не было никаких. Несколько часов — на одном месте. Генерал вышел из машины и пошел пешком. Водитель его вскоре догнал. Проехали километров десять и снова остановились.
В стороне от шоссе в березовом колке горел костер, возле него хлопотали солдаты. Федюнинский вышел из машины и пошел к костру. Солдаты, сидевшие у огня возле своих котелков, не обратили никакого внимания ни на вновь прибывшего, ни на его кожаное пальто, под которым могли скрываться петлицы не ниже полковничьих. Все их внимание поглощали мерцание костра и поставленные на угли котелки.
— Да, плоховато стало с харчем, — сетовал высокий худощавый боец, вороша палочкой сырые головешки, которые то лениво потрескивали, то вспыхивали ярче. От костра шло густое приятное тепло. Федюнинский продрог в машине в своем кожане и протянул к огню озябшие руки.
— Проходи поближе, браток, — сказал ему другой боец, внимательно следивший за крайним котелком, в котором бурлило пахучее густое варево; каша, видать, уже подходила, и хозяин котелка беспокоился, как бы она не пригорела.
Федюнинский сел на поваленную березу. Кора ее была нагрета, как и воздух вокруг костра.
— Распутица, — рассуждал третий, пожилой солдат в стоптанных валенках, от которых шел пар и запах натруженных ног.
Весна, а солдатам еще валенки на сапоги не поменяли, подумал Федюнинский.
— Да, дороги распустило, вот транспорт и остановился. — Боец выхватил из костра свой котелок, поставил на пень, вынул из-за пазухи ложку. — Давай, браток, поешь и ты. Что, ложки нет? Видать, из командиров будешь, раз ложки нет. — Покряхтел, порылся в «сидоре», достал вторую ложку, обдул ее и протянул Федюнинскому.
— Спасибо, солдат, — сказал он и взял ложку. Ложка была самодельной, отлитой из олова. Пахла табаком.
— Бери, бери… Каша получилась добрая. Не каждый день такой приходится отведать. Сегодня разжился по случаю, на курево выменял.
— Вчера подвезли кухню, — снова заговорил худощавый, — да суп оказался такой, что крупинка за крупинкой гоняется, догнать не может.
— Зато горяченького похлебали.
— Ну да. А сегодня, видишь, и этого нет.
Разговор становился тоскливым и хмурым, как погода. Но вскоре его всколыхнул сержант, пришедший со стороны дороги.
— Ничего, ребята, — сказал он, скользнув взглядом по незнакомцу в кожаном пальто и, видать, мгновенно все оценил. — Скоро затор рассосется и старшина с кухней догонит нас. Сухари тоже везут.
— Ведь вот и Москву, слава богу, отстояли, и немец вроде хвост поджал, — не обращая внимания на слова сержанта, продолжал рассуждать худощавый, — так на тебе, распутица. А на голодный желудок воевать не больно сподручно.
Начал накрапывать дождь. Каша в котелке подходила к концу. Она была вкусна и сытна. Федюнинский достал коробку с папиросами, раздал бойцам и сам закурил. Коробку в благодарность за кашу протянул солдату. Тот, видя, что его напарник ищет, где бы помыть ложку, сказал:
— Давай, товарищ генерал, сам помою.
— Откуда знаешь, что я генерал?
— Да откуда… — усмехнулся солдат. — Был бы сержант, шинельку бы серую носил.
