— Хочешь меня? — шепчет матрёшка, запуская коготки мне под футболку.
— Пиздец как хочу, — признаюсь, и руки сами тянутся, чтобы сжать её бёдра.
Какая же у неё шикарная задница, круглая и упругая, с идеальным прогибом в пояснице. Настоящий трамплин. И талия такая тонюсенькая, что я могу целиком обхватить её ладонями. Глотаю слюну вожделения, сгребаю её ягодицы и сдавливаю между собой. Матрёшка, как резиновая игрушка, на которой нажали нужную кнопку, издаёт хриплый стон. Самое, блядь, возбуждающее, что я слышал в жизни. Мозг окончательно дуреет и кубарем летит в кроличью нору, когда я толкаю матрёшку к члену и делаю движение бёдрами ей навстречу.
Она громко ахает и жмурит глаза, прикусив губу. Твою мать, мы же только начали, а у Гаса-младшего уже молоко убежало.
Сжимаю её пухлую губу, извлекая из жемчужного капкана, и даже не успеваю убрать пальцы, как влажный рот ловит их и втягивает в себя. Я ни хера не из тех слабаков, которые стонут во время секса, но сейчас шиплю и, чудом, не вою.
Матрёшка распахивает зелёные глазищи и щурится. До основания погружает указательный и средний пальцы в рот и щекочет языком между ними. А я, как свихнувшаяся кобра, управляемая дудкой факира, не могу оторвать от неё взгляда, пока матрёшка продолжает объезжать мой член и ублажает пальцы так умело, словно у неё во рту три языка.
Толкаю пальцы между её розовых губ, кайфуя от тёплой влажности. Спорю, она и там такая же. Дышу, как марафонец на сорок первом километре, пока отчаянно трахаю её рот, словно это поможет мне кончить.
— Нравится, матрёшка? — хриплю, не прекращая глубже задвигать пальцы ей в горло.
— Член мой ты тоже будешь так сосать?
Матрёшка хлопает ресницами в знак согласия и прикусывает подушечки пальцев острыми зубами.
И у меня срывает башню окончательно. Я готов повалить матрёшку на пол, разодрав к хренам её штаны и всё то, что там под ними есть, с камешками или без, и трахать, пока уставшие от её визгов и стонов соседи не вызовут полицию. Держусь только потому, что хочу растянуть этот момент подольше.
— Снимешь для меня свою майку, Сла-ва? — рычу, вытаскивая из её рта влажные пальцы. Это нужно прекратить, потому что кончать в штаны в моём почтенном возрасте стыдно.
Матрёшка обводит розовым язычком припухшие губы и устремляет на меня изумрудный с поволокой взгляд.
— Ты хочешь, Гас?
И снова это Гас...Гас, как же охеренно она это говорит.
— Повтори, — хриплю ей в губы.
Матрёшка наклоняется над моим ухом, укрывая нас копной своих волос, и стонет:
— Ты хочешь, Гас?
Мычу что-то нечленораздельное в ответ и как вампир, присасываюсь к её шее. Вкус её кожи, блядь, будто райский нектар, карамельный, как и цвет, скользит под моим языком словно шёлк.
Сла-ва слегка отстраняется и одним движением стягивает с себя майку. И я, забыв обо всём на свете, ошарашенно пялюсь на её обнажённую грудь. Как Корбен Даллас перед рыжеволосой Милой распахиваю рот, и в голове вертится восторженный рефрен «Само совершенство». Кому нужны силиконовые дойки, когда есть это? Два небольших идеальных полушария, высоких и тугих, с аккуратными бежево-розовыми сосками.
Сглатываю, и как хоббит к кольцу, тяну пальцы. Едва касаюсь напряжённой вершинки, матрёшка дёргается как от удара током. Закрывает глаза, откидывая назад голову, и стонет:
— Ещё.
— Ещё, Гас, — подсказываю ей, сжимая сосок пальцами.
— Ещё Гас, — эхом отзывается матрёшка и выгибает спину.
Чёрт, такая отзывчивая. Что же с ней будет, когда я буду долбиться внутри неё членом? Рычу, как оголтевшая псина, и обхватываю сосок ртом. Клубника и сливки — мой любимый десерт. Глажу его языком, вдавливаю внутрь и снова втягиваю в себя, чувствуя, как матрёшка танцует тверк на моём члене.
— Сколько парней у тебя было, Сла-ва? — бормочу ей в кожу. Какого хрена меня, вообще, это интересует? К чему вскрывать этот ящик Пандоры? Потому что мечтаю трахнуть её без резинки?
Уже хочу забрать свой вопрос обратно, когда русская стонет:
— Только один. Хочу, чтобы ты стал вторым.
Пиздец. Вот тебе и русская шлюха. Ей же двадцать три. Почти девственница. У тихони Ками в шесть раз больше. Но вот что меня настораживает — так это невероятное чувство восторга, подпирающее моё возбуждение. Я радуюсь, что у неё был только один? Какое мне, вообще, до этого дело? Я же трахнуть её хочу, в конце концов, а не в жёны взять.
Гоню от себя идиотские мысли и сливаюсь с её грудью во влажном французском поцелуе.
— Гас, я сейчас, — хнычет матрёшка, вонзаясь ногтями мне голову, и я снова едва не стону от кайфа. Хочу, блядь, хочу, чтобы она сделала мне больно, хочу носить на себе её отметины. Прижимаю ягодицы матрёшки к члену и начинаю трахать, как обезумевший, прямо через её дурацкое трико. Пусть кончит так, ей будет с чем сравнить позже.
Отрываюсь от груди матрёшки, чтобы посмотреть на выражение её лица, когда она приходит к финишу. И она не разочаровывает: щёки розовые, глаза закрыты, кусает губы и хрипит в сладкой судороге. Само, блядь, совершенство.
Сла-ва обмякает в моих объятиях словно тряпичная кукла, и я уже собираюсь сказать, что мы только разогревались, когда замечаю, что её лицо стремительно синеет.
Бля, это что особенности оргазма в России? Что за хрень?
— Эй, матрёшка, — трясу её за плечи, но у неё только рот открывается, как у выброшенной на песок рыбы. — Да что с тобой?
И меня осеняет. О чём я, отвлечённый своим озабоченным младшим, даже не подумал. Кошка пришла ко мне сама, залезла на колени и готова была трахнуться. Со мной. С ненавистным Малфоем. То, что Путин с Трампом в термах Баден-Бадена друг другу спины тереть начнут, и то шансов больше.
Скидываю с себя футболку и напяливаю её на Сла-ву. У неё губы синие и трясутся, словно флаг Евросоюза на ветру.
— Принимала что? — встряхиваю её за плечи.
Глаза у матрёшки жалостливые, как у брошенного щенка.
— Ничего, — мотает головой и зубами клацает, — сок.
Я, блядь, убью его. Оторву его мелкий член, засушу, сделаю брелок для ключей и вручу ему на день рождения.
Поднимаю её на руки и тащу в душ. Ставлю под тёплые струи прямо в одежде и растираю плечи.
— Ты как, матрёшка? Нормально?
Вижу, что ненормально. Худенькое тело трясётся, но русская подбородок задирает и утвердительно кивает.
— Нормально.
Святая мученица, что б её. На таких, как она, Вторую Мировую и выиграли. Стараясь не пялиться на её грудь, сдираю с матрёшки мокрую футболку и тяну вниз штаны. Блядь, трусики и, правда, с камешками. Достаю полотенце, кутаю её в него и несу эту упакованную мумию на кровать.
