— Понравилось кино?
— Лучший фильм, что я видел, — хриплю, пытаясь восстановить дыхание. — Поставлю ему десятку на Роттен Томатос.
Остаток фильма мы открыто гогочем над тупостью сюжета и выражениями лиц актёров, которые играют так, словно перед съёмками им в зады вогнали перчёные анальные пробки. Когда свет загорается, перекидываю матрёшку через плечо и под её громкое верещание выношу из зала. Уже собираюсь поставить её на ноги, как вдруг упираюсь взглядом в Камиллу. Она стоит в компании двух своих размалёванных крокодилиц и буквально четвертует меня взглядом. Ну и задницу матрёшки на моём плече тоже.
Опускаю Сла-ву на пол и коротко киваю.
— Ками.
— Значит, это всё-таки правда, — она морщит лицо, словно унюхала скунса, страдающего несварением желудка.
— Ты настолько низок, что трахаешься со своей почти сестрой.
— Да, — подтверждаю, прижимая к себе матрёшку, — я настолько низок.
— Хороший сюрприз ко дню рождения Колина, вы с ней приготовили.
— Мой отец сейчас в Индонезии ест наси-чампур и фотографируется с дельфинами, — насторожённо хмурюсь, потому что мне не нравится высокомерный вид Камиллы.
— Ой, а он тебе не сказал? Мы созванивались сегодня, они с матерью твоей русской подстилки решили отпраздновать день рождения дома. Вылетают сегодня ночью. И я, кстати, приглашена.
Глава 27
Слава
— «Шла бы в своём «Кореле» работать, пока я тебе рот не заштопал, предводительница блохастых подстилок»? — ухмыляюсь, когда мы с Гасом выходим из здания кинотеатра.
— Лучшее предложение ушло в адрес Лори, — невинно пожимает плечами. — К тому же карьера экспортной проститутки у Камиллы точно не задалась бы, и она умерла бы от голода где-нибудь в Киншасе.
— Спасибо, что вступился за мою поруганную честь, — говорю уже серьёзно.
— Просто хотел спасти Камилле укладку, — скромничает Гас. — Она на неё обычно несколько часов тратит.
— Врёшь, Драко. Ты меня защищал.
Гас притягивает меня к себе и утыкается носом мне в макушку.
— Всё правильно, матрёшка. Только я могу называть тебя подстилкой. Смотри-ка и снова стояк.
Когда мы садимся в машину, и Гас заводит двигатель, я решаю обсудить чрезвычайные новости.
— Знаешь, я разговаривала с мамой пару дней назад, но она мне ничего не говорила о прилёте.
— Вот и отец не говорил, — хмыкает Драко. — Странно как-то.
Решив, что сейчас самое время предпринять попытку доверительного диалога, выпаливаю:
— Спрошу ещё раз. Какого лешего в присутствии отца ты превращаешься в розового улыбашку, гадящего зефирками? Потому что твоя небритая, изрыгающая скабрёзности, версия в чёрном, гораздо более реалистична и не вызывает приступы тошноты.
Гас отрывает взгляд от дороги и быстро изучает взглядом моё лицо. Вздыхает и безэмоционально выкладывает либретто своей трагедии:
— Мой дед и моя бабка по отцовской линии были алкоголиками. Социальная служба забрала у них ребёнка и передала его в приют. Моя мать бросила отца, когда мне было четырнадцать, и с тех пор он жил ради меня. Отказался от личной жизни, потому что не хотел, чтобы я жил с мачехой, и всегда пытался дать мне всё самое лучшее: образование, поездки в Европу и всю свою заботу. Но несмотря на всё это, я вырос и превратился в эгоистичного мудака с дурными привычками и поганым языком. А так как самые близкие люди разочаровывали его, я просто пытаюсь создать видимость того, что я не один из них.
Гас замолкает, а я глубоко дышу, пытаясь подавить распирающее грудь чувство. Это не жалость и не восхищение, потому что жалеть и восхищаться здесь нечем. Меня разрывает от чувства безграничной теплоты к нему.
— Какая чушь, Гас, — говорю осторожно.
— Почему ты вдруг решил стать искуплением за грехи твоих родственников? И кто тебе внушил, что ты разочаруешь отца? Ты замечательный. Умный, умеющий ставить цели и добиваться их, преданный друзьям и готовый драть глотки за тех, кто тебе небезразличен.
Повисает короткая пауза, в течение которой мы напряжённо смотрим друг на друга, после чего белоснежные зубы Гаса обнажаются в озорном оскале.
— Значит, я замечательный?
— Когда не бываешь высокомерным ублюдком, — киваю.
— Я скажу ему о нас после дня рождения, матрёшка, — Гас снова становится серьёзным.
— Не уверен, как он отреагирует, поэтому не хочу портить ему событие.
— Я не против, — пожимаю плечами. И я, действительно, не против. В конце концов, ему лучше знать своего отца.
— Вот только не уверена, что Камилла разделяет твой настрой. Мне кажется, она попытается устроить представление покруче «Пусть говорят».
— «Пусть говорят»? — непонимающе косится Гас.
— Такая передача по нашему главному федеральному каналу, который, по задумке, должен транслировать качественный эфир, а на деле вещает дешёвые постановки дворовых склок, зомбируя зрителя до состояния тупого калоприемника.
— Исчерпывающее объяснение, матрёшка. Я поговорю с Камиллой. Она просто злится из-за того, что её жизнь пошла не по задуманному сценарию, но это пройдёт. На самом деле, она неплохая девчонка и хорошо относится к отцу.
Пожимаю плечами и соглашаюсь.
— Тебе виднее, Гас.
Следующим вечером едем встречать немолодых в аэропорт. Я нервничаю, Малфой тоже, но мы оба стараемся этого не показывать, и чересчур вальяжно развалившись в креслах его «Мерседеса», натужно шутим на тему русско-американских отношений.
Перед тем как выйти из машины, Гас притягивает меня к себе на колени и присасывается к моему рту почище оголодавшего вампирёнка Эдварда. А я, как порядочная, но смею надеяться, менее унылая Белла, ему отвечаю.
— Ну что, матрёшка, готова к встрече с Дурслями?
Последний раз нюхаю его шею и киваю.
— Готова.
— Думаешь, сможешь держать себя в руках рядом со мной? — шепчет Гас, когда мы всматриваемся в толпу разноцветных прибывших.
Снисходительно кривлю лицо и презрительно фыркаю:
— Уверена, что справлюсь.
— Славка, я здесь! — русский визг сотрясает стены аэропорта, так что даже собаки удивлённо оборачиваются в переносках. Ведь если русская душа чего-то просит, ей плевать на мнение окружающих. А сейчас душа Ирины Сорокиной требует поскорее заключить кровиночку в свои объятия и качественно потискать, дабы возместить недели потерянной материнской заботы.
— Похорошела-то как, разрумянилась! — восклицает мама, применяя уже четвёртый по счёту удушающий приём, отчего я всерьёз подумываю начать стучать рукой по полу.
