— Правда, — невольно улыбаюсь, — для тебя это так важно?
— Очень.
С этим коротким словом шампанское моих чувств вспенивается и с грохотом взрывается, осыпаясь в душе искрящимися брызгами. Потому что этот момент совершенен.
— Скажи, что любишь меня, — говорю шёпотом.
Не знаю, почему прошу его об этом. Наверное, это моя сексуальная причуда. А может быть, хочу, чтобы в этот момент мы оба верили, что влюблены друг в друга.
— Люблю тебя, — без запинки отвечает Гас.
— Люблю тебя, — эхом вторю ему, и в этот же момент оргазм ударной волной вышибает меня из реальности. Да, сейчас всё правильно — последнее, о чём я успеваю подумать.
Гас финиширует следом, и сквозь гул крови, шумящей в голове, я слышу, как он стонет моё имя. Мы замираем на целую долгую минуту, словно смертники из испепелённых Помпей. Затем руки Гаса мягко обхватывают меня и перекатывают меня ему на грудь.
Гипнотизирую глазами потолок, пытаясь утихомирить взбунтовавшееся сердце. Ничего не выходит. Оно колотится так, что меня физически тошнит. (2141c)
Свои следующие фразы мы произносим синхронно:
— Сегодня самый лучший день в моей жизни, Сла-ва.
— Я возвращаюсь в Россию, Гас.
Глава 30
Слава
За четыре часа до высадки американской экспедиции.
— Всё в порядке, мам? Последний раз я видела тебя такой, когда ты узнала, что замутить с Олегом Меньшиковым не получится ввиду неудачной половой принадлежности.
На мои позывы шутить мама не реагирует, продолжая бесцельно гонять бусины зелёного горошка по тарелке.
— Нужно поговорить, — повторяет упрямо и поднимается со стула.
— Чего так официально-то, — ворчу себе под нос, и следую за ней к лестнице. Пока отсчитываю ступени, по обыкновению, начинаю готовить себя к худшему. Не потому, что я пессимистка, а потому что из собственного опыта знаю, если заблаговременно визуализировать в голове самый хреновый расклад, количество шансов, что именно так и произойдёт, резко сокращается. Предупреждён — значит вооружён! В голове пока крутятся следующие варианты: мама беременна; мама узнала, что моими усилиями её любимый шерстяной кардиган стиральная машина превратила в топик для Барби; мама услышала лай Полумны о моих отношениях с Гасом и решила, что это вопиющий афронт её идеальному российско-американскому роману. Ну или просто хочет составить график дежурства по кухне.
— Можем поговорить в моей комнате, — указываю рукой на дверь. Мама кивает и безропотно следует за мной.
— Ты встречаешься с Гасом? — напряжённо въедается глазами в моё лицо, как только мы заходим внутрь.
Ох, то есть она всё-таки услышала.
— Слушай, мам, — начинаю без лишних расшаркиваний. — Если ты начнёшь читать мне нотации на тему того, что негоже мне якшаться со своим сводным братом, и о том, что подумают люди, соседи, и что скажет грязный рот тёти Сони, то лучше не стоит. Ты меня знаешь, я достаточно эгоистична, чтобы на это забить. Мы с Гасом, как дуэт Киркорова с Тимати, сами не ожидали, но так уж получилось. Поэтому при всей моей любви к тебе, не пытайся давить на то, что я должна прекратить эту порочащую несуществующую репутацию нашей семьи аферу.
— Мы с Колином расстались, — выпаливает мама с тем же видом, с каким произносила свой финальный спич правдорубка Камилла. Ни единой эмоции на лице. Выстрел без глушителя.
Вот к этому я себя не подготовила. Совсем. И поэтому раскрыв глаза, вальсирую на тонких каблуках, остолбенело взирая на родительницу.
— Почему? — роняю сквозь склеенные губы. — Чего началось-то? Нормально же общались.
Мама встряхивает волосами, надевая на лицо маску капризной жонглёрши мужскими сердцами.
— Просто в путешествии мы поняли, что совершенно друг другу не подходим. Всё-таки менталитет у нас разный, Славка. Нас русских с американцами селекционировать — это всё равно, что поросей с гусями сводить. Разные мы.
Для пущей убедительности разрезает воздух спальни небрежным взмахом наманикюренной руки.
— Я шутку смешную шучу, а Коля не понимает. Я на пляже хочу поваляться, а ему в горы подавай лезть. Я в городе жить хочу, а он ранчо какое-то купить собирается, чтобы на старости лет коняшек растить. Нет, фу, Славик. Не хочу я так.
Переводит дух и распрямляет плечи, всматриваясь в моё лицо в поисках одобрения и поддержки, очевидно, не уверенная, достаточно ли хорошо донесла до меня свою мысль. Мне нечем её порадовать. Все статуэтки «Золотой малины» за хреновую актёрскую игру достались ей.
— Мам, у тебя губы дрожат, и ты плачешь.
Мама нервно дёргается и несётся к зеркалу. Шмыгает носом, стирая кончиками пальцев чёрные дорожки со щёк.
— Мама Ира, — делаю шаг к ней, стараясь не звучать как бездушный психолог. — Это я, твоя дочь. Мне ты можешь сказать.
Мама неизящно морщит нос и громко всхлипывает.
— Он сказал, что мы не подходим друг другу. Сказал, что я замечательная... красивая, прекрасная хозяйка, но вряд ли захочет на мне жениться. И что я заслуживаю самого лучшего, и будет нечестно водить меня за нос. Сказал, что всегда могу на него рассчитывать, как на друга... Просил не говорить вам, потому что хотел вместе справить день своего рождения.
— Мам...
Сочувствие к её неподдельному страданию и разочарованию переполняет меня, и как в самых трогательных мелодрамах, я распахиваю утешительные объятия. Мама с готовностью шагает в них, выдыхая мне в плечо граничащие с истерикой всхлипы и прерывистое сопение. Глажу её по спине и как заведённая, повторяю ничего не значащую чушь вроде «Всё будет хорошо».
— Я думала, он «тот самый», — завывает мама, вздрагивая надушенным телом. — Думала, мы поженимся.
Что это? Насмешка судьбы или злой рок? Всех своих предыдущих «тех самых» мама бросала сама, оставляя их с разбитыми сердцами и изрядно потрёпанными кошельками. И вот впервые за много лет, в далёкой «вражеской» стране нашла того, с кем захотела связать свою судьбу, и вдруг такое кривое пике. Я не злюсь на Колина, разве что чуть-чуть. В конце концов, во времена развития ресторанной индустрии, маршрут к сердцу через желудок не самый оптимальный. Как пел Владимир Семёнович: «Парня в горы тяни…». На деле отношения немолодых не выдержали испытание изолированной романтикой.
— Всё платье тебе испачкала, — виновато произносит мама, настойчивым трением пытаясь удалить слепок некогда идеального макияжа с моего плеча.
— Поторопилась я, Славка. Бросила всё, с работы уволилась, все ставки на Колясика сделала. Забыла, что любовь — вещь ненадёжная. Сегодня есть, а завтра нет. И это с моим-то опытом.
— Билеты уже купила? — спрашиваю.
Мама по-детски трёт кулаком под носом и отрицательно крутит головой.
