— Неа. Так случайно совпало.
— Просто если не хочешь ездить на метро, я бы мог тебя отвозить. Ты ведь на Малой Бронной живешь?
— Окей, — говорю, отхлебывая кофе. — Буду тебе очень признательна.
— А я могу завтра, — живо предлагает Эдик.
— Можешь завтра, — милосердным эхом вторю ему я, а про себя думаю: выкуси, Кэп. Вот такая я злая.
— Стас, тебе разве заняться нечем? — рычит Гасович, который словно джин из Алладина возникает на пороге. — Эдик, а твое рабочее место где?
На меня говнюк в упор не смотрит, словно нет меня.
— Мальчики, спасибо за кофе, и за все, — поднимаюсь с кресла и в приступе сучности пробегаюсь ногтями по рубашке застывшего Стаса. Понижаю голос и шепчу так, чтобы даже Алена Семенович на ресепшене могла услышать меня, не напрягая слух: — Встречаемся у входа в половине седьмого.
Стас согласно урчит, Кэп глухо рычит, а я довольная собой покидаю кабинет.
Вот только я ни черта не довольна. Почему он так себя ведет? Или так себя ведут все парни, с которыми спишь без обязательств? Как будто они тебя не знают. Вот что бывает, когда кладешь кошачий хер на свои принципы.
Когда в половину седьмого я выхожу на парковку, там меня ждут сияющий как начищенный тазик Стас и никакого Кэпа. Его машины нет и меня это некстати расстраивает. Так расстраивает, что я даже не понимаю половины из непрекращающейся трескотни Стаса по дороге домой. Бывает, что я чувствую себя глупой, но дурой никогда. А сейчас я именно такой себя и чувствую. Дурой.
— Увидимся завтра? — Стас смотрит на меня как канарейка на пшено. И даже голову также наклоняет.
— Угу, — говорю. — спасибо, что подвез.
В спальню свою я захожу, еле передвигая ноги. Привычно салютую Джареду, а на ее вопросительный взгляд, где я шарахалась целую ночь, пока он потел без кондиционера в своем бумажном прикиде от Гуччи, признаюсь:
— Да, да, именно этим я и занималась. Помню, что ты хотел посмотреть, но уж получилось как получилось.
Валюсь на кровать и набираю Лесе, с эгоистичной целью отвлечься под ее веселый треп. Леся не берет трубку, поэтому я встаю и плетусь в ванную. Принимаю душ, переодеваюсь в домашнюю футболку и, убрав волосы с лица спортивной повязкой, накладываю корейскую маску со слизью улитки.
Через двадцать минут стягиваю ее перед зеркалом, заказываю доставку пиццы и даю себе слово больше никогда не спать с тем, кто официально не признает себя моим парнем. А Кэпу при встрече высказать все, что я о нем думаю, сунуть в лицо фак и сказать, что у него маленький член.
Через положенных двадцать минут в дверь звонит доставка еды и я, шлепая босыми ногами по полу иду в коридор. Дергаю ручку и застываю. В принципе, прямо сейчас можно начинать воплощать мой план в жизнь: говорить все, что я думаю, совать в лицо фак и врать про маленький член. Но во рту почему-то пересохло, и слов не находится.
Кэп молча шагает за порог и захлопывает за собой дверь.
— Если что, ту картошку фри я выкинула…
Очевидно, моя канцерогенная шутка не заходит, потому он грубо сдавливает мою талию и, опустив руку на задницу, дергает вверх футболку.
И пусть Архыз я сегодня не пила, но это не мешает человеку-пауку на моих трусах вопить о том, что он сейчас захлебнется.
— Ты чего делаешь, Кэп?
— Можешь считать, что сдираю с тебя юбку, — рокочет мне в щеку, пока наглая рука ныряет в мои супергеройские трусы и звонко ударяет меня по ягодице.
— Весь день игнорировал меня… — начинаю верещать я, но быстро замолкаю, потому что утыкаюсь подбородком в стену. Максим наваливается на меня со спины, слышится звук открывающейся молнии, треск рвущейся фольги, рваное дыхание.
— Вхожу в тебя сзади, — предупредительно звучит мне в ухо, и через секунду меня таранит его гигантский шлагбаум. Сидела бы Алена на ресепшене, она бы наверняка услышала мои высокочастотные «Ах» и «Черт». И много чего еще, если бы Максим не заткнул мне рот ладонью.
— Затыкаю тебе рот, — сообщает он с запозданием. Я за это на него не в обиде, потому что занята тем, что достигаю самого быстрого в своей жизни оргазма.
Кэп так сильно вдалбливает меня в стену, что мне остается только молиться, чтобы она оказалась не из гипсокартона, и мы не вылетели хрипящей спаривающейся массой на кухню моих интеллигентных соседей.
Укус в шею он не стал анонсировать. Просто укусил, а я за это прикусила его ладонь.
— Трахаю быстро и глубоко, — глухо вибрирует на моем затылке, пока вколачивающийся в меня член пытается постучаться о мои ребра. — Блядь, какого хера ты сделала со мной, Бэмби.
27
Максим
Я привык контролировать свою жизнь и то, что сейчас со мной происходит нравится мне и не нравится одновременно. Мама часто говорила, что гордится тем, что я не по годам рассудительный, хоть и трахаю все подряд. Права как всегда. Рассудительный я не по годам. И трахаю все подряд.
На первом курсе универа меня пригласили играть за футбольную команду, и я получал от этого большой кайф. Профессионалом становиться не собирался, но спорт мне очень нравился. Я, Макс Леджер, сплошное клише звезды университета: высоченный красавчик на модной тачке, спортсмен и отличник, которому девчонки с визгами прыгают на член при первом «How are you?» И ЭмДжей у меня тоже красавчик, его показать не стыдно. Короче, на мне от рождения стоит штамп «Made with love».
Когда мои университетские друганы напивались на пятничных вечеринках, я сосал минералку и до двенадцати уезжал домой спать, потому что знал, что завтра мне предстоит игра. О-ответственность — это то, что родители привили мне с детства. С девчонками было тоже самое. Трахаться мне нравилось даже больше, чем футбол и быстрая езда. Секс для меня — уже восемь лет как любимое хобби. Но к этому хобби я тоже всегда подходил ответственно: девчонкам никогда ничего не обещал, на свидания не водил, сразу расставляя все точки над «I». И всегда, без исключения пользовался презервативами. Нет гандона — нет секса, все просто.
По той же причине, я никогда не трахал Алену. О-ответственность. Трахать подчиненную — это все равно, что гадить под себя — рано или поздно дерьмо из штанов выгребать придется. Самому. Секс — это хобби, работа — ответственность. Я умею расставлять приоритеты.
По крайней мере, так я думал, пока в моей жизни не появился голубоглазый олень с охеренными сиськами. Сводная тетя Ни-ка, будь она неладна. Ради нее я за раз убил одним выстрелом двух своих любимых зайцев: принципы и ответственность. Трахнул подчиненную. Трахнул подчиненную без резинки. Если отсутствие гандона на ЭмДжее можно хоть как-то списать на импульс, то куда списать то, что я две недели технично добивался Ни-ку, которую мне по всем параметрам нельзя было трогать?
Секс с ней был охеренным. Пожалуй, лучшим в моей жизни. Объясняю я это тремя причинами: у Бэмби узкая вагина, у Бэмби грязный язык, у Бэмби тело богини. Ну и еще тем, что Бэмби — запретный плод. Трогать мне ее нельзя. Я когда в ванную за полотенцем топал после нашего траха, думал, все, бро, гештальт закрыт. Олененок трахнут, Эмджей как Добби с носком теперь свободен. Вытер Бэмби полотенцем, лег с ней рядом, уснул со спокойной мыслью, что проснусь свободным. Ни хера. Открываю глаза, вижу сопящую Бэмби, член начинает гудеть, и я как долбанный нарик хочу еще. На работу уже положить, и гандоны не нужны. Угрозы деда, заветы мамы и бати, стальные принципы — все в чертям. Ибо как оказалось, стальные принципы ничто против моего дубового стояка.
