— Ой, да может и не трахал…
— Хватит его защищать! — рявкаю я, брызгая слюной и слезами. — Сама говорила, что он Куклачев.
— Ой, ты когда влюбленная, такая визгливая, — морщится Леся и трет запястьем свою щеку. Кажется, продукты моей истерики все же на ее попали. — Хочешь мое мнение узнать? Лучше скажи, что хочешь, потому что я все равно тебе его озвучу.
— Нет, не хочу, но ты говори.
— Максим твой придурок, потому что так долго отказывался признавать, у него к тебе есть чувства. А ты дура, потому что так тряслась за свой имидж гордой стервы, что не нашла в себе сил с ним поговорить и признаться, что игра в потрахушки тебя больше не устраивает. Любому, кто видел вас вместе было понятно, что вы пара. Кроме вас самих.
— Все это уже не имеет значения. Я может и дура, но он блядун и кошатник, а это в разы хуже. Максим меня унизил, и он мне изменил. Не знаю, на что я рассчитывала…Я просто думала, что он поймет… ну что… не знаю… придет ко мне сам… скажет, давай попробуем на расстоянии… а он…
Говорить больше не получается, потому что я снова срываюсь в истерику, выплакивая из себя выпитый литр бабл-чая и выдыхая пары жгучей боли, поселившейся в грудной клетке с той секунды, как я покинула двор Максима.
— Капец тебя трясет, Ники, — испуганно смотрит на меня Леся. — Блин, ты реально в него втрескалась. Ну хочешь, я ему тачку поцарапаю ключами? Я так Ромычу делала в Новокузнецке, когда он Люську гулящей шалавой обозвал. Хер ему на капоте нарисовала, ему потом машину красить пришлось.
— Не надо, ради Бога, Лесь, — шмыгаю носом, выдувая из него прозрачный пузырик. — Это же время вспять не повернет и не заставит его меня полюбить.
— А может, он уже в тебя влюбился. Ты же у меня классная такая: и красивая и веселая. Видишь, как его торкнуло не по-детски, от того что ты с этим фригидным ботаном сидела.
— Я не смогу его простить… — опускаю глаза на свои ладони, наблюдая как на них стекают слезы — знаешь, чего себе навоображала… что, может, он улетит и через какое-то время поймет, что не может без меня. И мы попытаемся строить отношения на расстоянии… я бы смогла, правда… с ним бы смогла, потому что еще ни с кем такого не испытывала. Когда смотришь на него, и в груди как будто цветок распускается, солнце светит и птички поют. И понимаешь, что до него всего было не то. Что Витя, Глеб, Саша…они все улыбались неправильно. И разговаривали неправильно и пахли тоже. А Максим, он как будто все делал идеально до мелочи: касался меня, шутил, целовал, смотрел. И я даже стала думать: а вдруг это судьба, хотя ты же знаешь, что я во всю эту хрень вообще не верила. Вдруг и, правда, мир устроен так, что на земле есть всего один-единственный человек, с которым ты можешь быть счастлив до конца жизни. И неважно, во сколько ты его встретил: в пятнадцать или в пятьдесят. Этого уже не изменить.
— Ой, Ники, так ты щас красиво сказала, у меня прям в зобу дыханье сперло, — Леся втягивает носом воздух и начинает быстро обмахиваться рукой. — Я даже завидую тебе, блин. Мне бы так, чтобы цветок в груди. Нет, у меня цветок тоже распускается, но обычно пониже и ненадолго. Максимум часа на два.
Я промакиваю глаза рукавом своей тельняшки и выпрямляюсь. Все-таки если выговориться, становится легче.
— Ничего хорошего в этом нет, Лесь, потому что Максим все испортил. Пусть я совершила ошибку, когда с ним не поговорила, но я бы никогда не стала делать так как он… Разве когда есть чувства, так поступают? Разве можно сознательно делать больно человеку, который тебе небезразличен? Даже если он меня не любит, разве можно вот так.
— Пфффф, — протяжно фыркает Леся, быстро придя в чувство после моего душещипательного монолога. — Можно, конечно. Мужики от ревности еще и не то делают. Они же не выносят, когда их статус крутого самца под сомнение ставят. Жопой чую, Максиму твоему такого пендаля ни разу в жизни не прилетало. Спорим, и ему сейчас херово. Сидит щас где-нибудь с бутылкой вискаря и на твою фотку смотрит.
— Не имеет значение. Он мне изменил, и он улетает меньше чем через две недели. Может, оно и к лучшему, что так вышло. Так бы я еще долго страдала, а теперь я сделаю все, чтобы его забыть.
Леся скептически поджимает губы, явно желая мне возразить, но затем снова делает невозмутимое лицо и произносит:
— Ну тогда надеюсь, что вся эта красивая речь про предназначенного тебе человека — действительно полная хрень, а то забывать тебе придется его очень и очень долго. Тем более, что ты по-прежнему у него в офисе на стажировке.
— По поводу этого проблем не возникнет. В понедельник я позвоню к нему в офис и уволюсь.
— Да ты я, погляжу, серьезно настроена, Ники— присвистывает Леся.
— Да, серьезно. Никогда больше не хочу его видеть.
39
Максим
Кто сказал, что утро вечера мудренее — явный пиздобол. Больнее и светлее, да, но точно не мудренее. Хотя бы потому, что думать в моем состоянии совсем не получается. Виски ломит, в желудке закручивается кислотная воронка и вставать нет ни малейшего желания. Сколько я вчера выпил и как добрался домой? Начал с Сеней в «Торино», потом, кажется, поехали в «Стейк-Хаус», а дальше провал.
На часах половина девятого утра. Сегодня понедельник и это означает, что я впервые проспал на работу.
Я кое-как соскребаю себя с кровати и плетусь в душ. Делаю воду ледяной, чтобы вернуть себе способность соображать. Вот что ты сделала со мной, Бэмби. В душе творится полное дерьмо, голова трещит — хоть отрежь, я опаздываю на работу, а еще ЭмДжей от горя и холода, как штатив, вдвое сложился.
Одевшись, я спускаюсь во двор и, оглядевшись в поисках тачки, вспоминаю, что бросил ее она парковке «Торино». Вот это капец. Еще никогда я так не терял контроль над своей жизнью.
Вызываю такси и, прислонившись в входной двери, закрываю глаза. Плохая идея: меня штормит и шатает. Сегодня я впервые не забрал из дома Бэмби. Хотя она, наверняка, и не ждала. Кто теперь ее будет возить на стажировку? Кто-то из ее вассалов из аналитического? Впрочем, олененок точно не пропадет.
Такси приезжает через три минуты. Погружаюсь на задний диван и сражаюсь с приступами тошноты до тех пор, пока не доезжаю до работы. Необходимо собраться, чтобы подчиненные и Ника, в том числе, не видели в каком состоянии находится царь. Миную Алену, при виде меня встрепенувшуюся из-за стойки ресепшена, и запираюсь в кабинете. На сегодня это мое бомбоубежище. Включаю ноутбук и, сморщившись от очередного болезненного спазма в висках, открываю намеченный список дел. В десять должна состоятся планерка, но ее решаю перенести на завтра, чтобы не подрывать свой авторитет помятой физиономией. Борюсь с соблазном заглянуть в камеры, чтобы проверить как выглядит Бэмби, так же стойко, как сражался с подкатывающей тошнотой в такси, но если в случае со вторым я вышел победителем, то с камерами проигрываю. Надавливаю пальцем на пластиковое тело мыши и, развернув окно с изображением кабинетов, выбираю крайнее правое, которое за последние две недели часто открывал, чтобы оценить реакцию Бэмби на мои грязные смс. Несколько секунд глазею на статичное изображение пустующего стула, после чего набираю Алене.
