Стрекоза закончила песню. Над поляной, окутанной задумчивой тишиной, с писком пролетели маленькие, мохнатые кровопийцы. За ними следом, громче хлопая крыльями, промчалась сова. Я смотрел на поджаренный бок косули, с которого капал жир, и не чувствовал голода. Отхлебнув остывшего отвара, промочил рот и горло, а затем тихо спросил:
— Справедливо ли это, запирать чью-то душу навсегда даже за убийство?
Стрекоза вопросительно хмыкнула, покосившись в мою сторону.
— О чем это ты говоришь? — дружелюбно поинтересовался Дарок.
— О том, что суд этот может быть несправедливым. Вдруг разбойник убил сына старушки, защищаясь?
— Он хотел убить и убил, — возразил Лиар, сведя на переносице ровные черные брови.
Ромиар приоткрыл желтые глаза и недовольно глянул на меня. Опять не соглашается со мной? Но ведь уже признавал нехотя мою правоту суждений.
— Он мог хотеть убить, — взялся объяснять я простую, казалось бы, вещь, но отчего-то многими упускаемую, — если бы защищал себя. Разве, испугавшись чего-то, мы не думаем о том, чтобы одолеть это что-то?
— Думаем, — легко согласилась Стрекоза и скривилась, выпрямляя спину и откланиваясь назад. Ее волосы, все еще распущенные, влажные, а оттого тяжелые, утонули в темноте. — Поэтому виноваты. При грязных мыслях наша душа порождает черноту, но эта чернота еще способна отступить, если злодеяния так и остаются только в помыслах.
Я покачал головой.
— Солнце выше всяких этих духов и справедливее, — произнес Дарок, морщась и бросая осторожные взгляды на воровку. — Ты можешь жить при наших законах Стрекоза и не бояться гнева духов. Никто среди нас не призовет их. А черноту позволяй выжечь Солнцу. Если не хочешь просить его об этом каждый рассвет, то сделай, как сделала Асфи, — пройди ритуал Ярости. И проходи его каждый раз, как наступает время для него.
Эльфийка с опаской уставилась на него и медленно втянула голову в плечи. Дернула дважды ушами и ответила резче:
— А я не боюсь своей черноты, и на духов не в обиде. Вся моя душа — сплошная чернота. И если после смерти по милости духов я останусь призраком в этом мире, то буду только рада, что не отравлю собой Древо жизни.
— Вот как… — с блеском любопытства в глазах протянул Дарок. — Поэтому ты дальше преступления творишь?
Эльфийка воровато коснулась лица тыльной стороной ладони и быстро плечи распрямила.
— Ты слишком хорошо обо мне думаешь, будущий вождь. Не облагораживай меня. Плевать я хотела на многое, но у меня уже полно друзей среди разбойников. И если Древо жизни вдруг заболеет и не сможет удерживать Фадрагос, то пострадают и они. И вы, кстати, тоже.
Он кивнул. А я не смог дальше слушать этого, не смог остановить себя, возвращаясь мыслями ко всей несправедливости, какую и я, и Стрекоза, пережили. Заговорил тише:
— Нет ничего плохого в том, чтобы стремиться к доброму. Даже в твоем стремлении защитить Древо жизни от своей черноты, накапливая ее больше. Только я думаю, что мы сами себя обманываем.
— И чем же это? — спросила она и закачала из стороны в сторону вытянутой ногой.
— Навязанными правилами духов. Мы слишком верим им.
Она нахмурилась, Лиар изогнул брови. Васоверги все, как один, прислушались и вытянули головы. А Ромиар, стиснув пальцами переносицу, покачал головой, чем сильнее подстегнул меня к разговору.
— В том, что с тобой случилось, Стрекоза, ты не виновата.
— Не виновата? — с изумлением переспросила она. — Как это не виновата?
— Ты была неразумным и добрым ребенком, который и подумать не мог, как обернут против него слова его клятвы. Тобой воспользовались.
— Да, это так, — с нервной улыбкой согласилась она.
— И духи позволили этому случиться.
Нервная улыбка застыла на ее лице, а глаза расширились и заблестели нехорошо. Я уже встречался с этим осуждением и непониманием. Помнил, как на меня смотрели родители, как смотрела вся деревня. Но Стрекоза… Почему она смотрит так же? Разве она не пострадала от несправедливости духов? Разве мы с ней не смотрим на их прямоту правил с одной стороны?
— И сейчас духи, если будет суд над тобой, не учтут того, что ты, убивая, защищала себя. Они бы и тогда не позволили никому помочь тебе. Даже защитники, узнав обо всем, не смогли бы ничего поделать с твоими дядей и тетей, ведь духи были бы на их стороне. Разве ты не считаешь это неправильным?
Дарок с усмешкой кивнул.
— Ты что это, червь, несешь? — покраснев сильно, с тихой яростью прохрипела Стрекоза.
Я вздохнул тяжело, опуская голову. Почему она не понимает всей этой бессмыслицы? Вот и васоверги со своей верой в очищение через Солнце понимают, а она не понимает.
— Будь все иначе, Стрекоза, — поставив кружку под ноги и сцепив руки в замок, произнес я, — тебе не пришлось бы творить еще больше зла. Если бы тебя судили не духи, а простые существа, то тебя бы поняли и простили.
— Хочешь сказать: духи неправы? — Она вскочила на ноги и, не сводя с меня злого взгляда, стиснула кулаки. Ее рот скривился в оскале, губы дергались, подбородок трясся.
— Успокойся, воровка, — вмешался Роми. — Он перегрелся в пути.
Я нахмурился, пытаясь заглушить собственную злость. Почему Ромиар не хочет поддержать меня и начать переубеждать фадрагосцев? Начать хотя бы с этой девушки, которая губит свою душу из-за глупых заблуждений? Или я в который раз обманут, мои мысли в самом деле скверные, а я безумный?
— Успокойся?! — закричала она, топнув ногой. — Успокойся?!
Ромиар скривился, а я зажмурился, сжимая вспотевшие руки сильнее. Меня бросило в жар стыда, обиды и злости на себя. Испортил досуг. Опять своим грязным языком разношу скверну.
— Ты всерьез веришь в это, человек?!
— Он перегрелся! — разозлился и Ромиар.
— Не кричите, бестолковые существа! Всю живность в округе перебудите. Посмотрите, как перепугали бедную скотину.
— Поклянись духами, человек, что ты не веришь в ту ересь, что только что нес! — потребовала эльфийка.
Я стиснул челюсть. Шипение костра донеслось до слуха, пробудило детские страхи. Почудились громкие стуки в дверь, показалось, что за мной к знахарке пришли разъяренные сельчане.
— Оставь его в покое! — потребовал Роми.
— Поклянешься ты или нет?!
Щеку ошпарило, в челюсти щелкнуло, в закрытых глазах ярко засияло от внезапной боли. Я открыл их и посмотрел на эльфийку с занесенной рукой. Она держала кинжал. Лезвие было чистым, без крови, но я потрогал щеку. Нащупал две глубоких царапины от ногтей; пальцы порозовели от выступивший крови. Сердце стучало быстро, с силой, и этот стук раздавался громко в ушах. Но я услышал, когда эльфийка медленно потребовала:
