Я, кажется, прозрела.
После сокровищницы мне нужно к мудрецам. Мысли о них пробуждают зов Вестницы, и он противно зудит в груди.
Что будет после — неизвестно. Одно ясно: если Повелители позволят, как-то жизнь проживу.
Пересматривая наши вещи на целостность, я покосилась на отдыхающего Дарока. Он полусидел с помощью духов воздуха и чистил свои лезвия. Еды у нас хватало впрок, время тренировок еще не наступило, а больше этот мужчина занятий не знал. Предстоит ли мне сразиться с ним, или удастся уйти так далеко, чтобы он меня не нашел?
Уйду. Не найдет.
Дарок заметил мой взгляд, ухмыльнулся криво, и я отвернулась. Передернула плечами.
…а если найдет — убью.
Кейел, в отличие от васоверга, радовал. Он и о будущем не заговаривал, и о своем прошлом. Может, сам не хотел ничего между нами портить? В любом случае смекалистый.
И работящий… Увидев, как страдаем от нехватки посуды, отправился к поваленному дереву. Каким-то чудом вырубил из него крепкий кусок, оставив непугаными птиц и нетронутым их гнездовье. На мое удивление отмахнулся скромно — дерево похвалил: сохранилось — не сгнило и не приглянулось вредителям.
Когда роса высохла, жужжание шмелей потонуло в птичьем гомоне, Кейел ушел к реке и пропал. Беспокойство одолело. Я бросила починку сумок, исцарапанных лесистой дорогой, и последовала за ним. Кейел отыскался у самой воды. Разулся, засучил рукава, подвернул штанины и сидел у реки. Камнем тер выемку в дереве, а в выемке с громким шуршанием песок катался. Я постояла там немного и так же молча, как пришла, вернулась в лагерь.
К полудню на поляне стояло выструганное и отшлифованное корыто с водой. Возле Роми лежал посох. С него Кейел при мне снимал кору, срезал ножом острые веточки, а после оставил просыхать под солнцем. Он же поймал три рыбины, двух попросил меня выпотрошить и почистить от чешуи, а третью, самую крупную, отнес Елрех. Я только наблюдала за ним и молча завидовала его прыти.
Пока он с охотой занимался хозяйством, я развесила все вещи просыхать и села начищать оружие: кинжалы — Роми и свой, все подряд ножи. После, воспользовавшись тем, что Кейел отвлекся на Роми, добралась и до его топора.
Мы шли в регион Ночной смерти. И если пещеру и ее обитателя я уже почему-то не боялась, то вот к скале, у которой разбилась Ил, идти хотелось во всеоружии. Мне там быть еще не доводилось…
Когда из котелка поднимался густой пар, а над лагерем густо запахло ухой, Дароку надоело валяться и наблюдать за нами. Он поднялся и вновь принялся крушить бревно, деревья и срезать траву. Его тренировки злили особенно. Нужно ли мне столько же вкладывать усилий в ежедневные упражнения с оружием, чтобы однажды победить этого громилу?
Нет, просто спалю… Отдам его Ксанджам, и хватит с нас теплых отношений.
Между делами Кейел возился с ослабшим шан’ниэрдом — водил его к реке умыться, в лес по нужде, по строгому наставлению Елрех поил зельями, кормил чуть ли не с ложечки и смазывал горло. Между тем до меня долетали отголоски их негромких бесед, и они лишь прибавляли в моих глазах уважения этому Кейелу и сочувствия. В конце концов, душевные метания Ромиара с трудом понимала даже я. Его очень тянуло к Елрех, но при этом рвало от ее вида. Он хотел знать, что с ней все хорошо. Хотел, чтобы она знала о его заботе, но при этом очень переживал, что она увидит в его желании слабость. Ему хотелось быть для нее героем, но при этом его до тошноты изводило это стремление.
Полукровка, грязь, позор его расы… Он словно замкнулся на этом и ни о чем другом говорить не мог.
К вечеру Кейел снова проведал Елрех. Пришел от нее с ее миской, налил ухи и под благодарным взглядом желтых глаз отправился обратно к ней. А я вдруг поняла, что за день соскучилась по нему. Мы смотрели друг на друга, перекидывались словечком-другим, но все о делах и предстоящем пути. Мимолетные прикосновения можно было списать на дружеские, если бы не взгляды украдкой и улыбки полные нежности.
Он вернулся. Шагнул на поляну, отряхивая штаны от паутины. На негромкую шутку-плевок Дарока отреагировал спокойной хмуростью. Жаль я не расслышала слов…
До захода солнца я успела перебрать вещи, провизию, сложить все снова по просохшим и залатанным сумкам. Кейел же разлил остатки ухи по мискам, поставил порцию перед каждым. Даже перед Дароком, снова заговорившим со мной о своем — теперь о долинах драконов, о самих ящерах, об их величии.
— Умел бы ты удар держать, человек, — взяв миску с примятой травы, внезапно обратился Дарок к спине Кейелу, — я бы тебя в войско к себе позвал.
Я против воли нахмурилась, ощутила тревогу под сердцем. Кейел промолчал. Прежде, чем самому сесть за ужин, озаботился состоянием Роми. Я, отложив осмотр ножен, тоже принялась за еду.
А Дарок продолжил говорить громче, чтобы все слышали:
— Мы слабых васовергов берем как раз в услужение. Жрать готовят, а вечерами они развлекают нас рассказами и песнями. Как бабы, да только за себя постоять могут. Научишься меч в руках держать — приходи. Я тебя к себе поближе пристрою. Речами о духах всех братьев моих забавлять будешь, а еда твоя вкусная. Не в каждой харчевне такая перепадет. Ценить тебя будут сильнее своих матерей.
Я стиснула ложку в руке и зажмурилась. Вкус ухи сладковат был, насыщенным, аппетит пробуждал, но Дарок умудрился все испортить. Кейел опять молчанием отвечал, хоть и заметно злился — хмурился, губы поджимал, а движения стали резче. Его хотелось как-то поддержать, да так, чтобы не унизить.
После ужина Дарок с довольной физиономией отдал миску Кейелу в руки. Будто хвалил за то, что парень собрался мыть посуду за нами. Кейел собрал все в корыто, им же сделанное всего за полдня, и направился к реке. Я вскочила следом.
— А ты куда? — удивился он, останавливаясь. — Я сам справлюсь.
— Помогу. Я человек, — громко отметила, — женщина простая. Надо командовать — командую, а так и в обычных делах полезна буду. Идем.
В затылок будто тяжесть давила — Дарок с недовольством провожал нас взглядом. Но я только плечи распрямила и любовалась профилем Кейела. Хорош он собой. Во всем хорош.
У реки было прохладно. Журчание воды загасило капли вспыхнувшей злости. С посудой управились быстро. Кейел поднял корыто высоко, поставил на берег, стараясь не налегать грудью на песчаную землю. Сами выбрались пологой трещиной-тропой и к лагерю возвращались в уютной тишине. По дороге он зевнул и тряхнул головой, стараясь скинуть волосы с глаз. Я заступила ему путь, с наслаждением заправила пряди за уши и привстала на носочках.
— Поцелуешь? — спросила тихо.
Он глубоко вдохнул, замер. Затем глянул на ношу растерянно, будто не знал, как быстро от нее избавиться. А я хохотнула и с улыбкой продолжила путь.
Однако в лагере стоило ему только руки освободить, сама к нему в объятия прыгнула и поцеловала. Сладко, до головокружения и слабости в ногах. Счастье в зелено-карих глазах и заметное недовольство Дарока лишь подстегивали к дальнейшему проявлению ласки.
