С сумерками сели ужинать. Нас разделяло пламя и множество невысказанных вопросов. Они постепенно начинали раздражать, но я не смел давить на Аню. Утоляя голод, обсуждали вкус каши и мяса в ней. Будто говорить больше было не о чем… Темнота скрывала черты лица, которым я любовался под дневным светом. Огонь освещал их, но и заслонял одновременно. И невозможность видеть Аню добавляло раздражения. Звуки ночного леса отвлекали от ее голоса, и их хотелось заглушить. Или пересадить Аню ближе к себе… И зачем я притащил два бревна? Хотел сделать удобнее ей, лучше для нее. Обошлись бы и одним.
— У тебя сын или дочь? — внезапно прозвучал вопрос.
Аня точно наелась и теперь без удовольствия ковырялась в каше.
— Никого. — Я запил горечь отваром. Выходит, она тоже почувствовала, что настало время поговорить серьезнее. — Ребенок от другого.
Аня нахмурилась, поджала губы. Языки пламени спрятали ее.
— Лери сама не знает от кого, — решил выкладывать все начистоту. Нам придется многое обсудить. Зачем оттягивать неизбежное? — Я не стал об этом никому рассказывать. В любой деревне за блудную любовь осудят.
— И что теперь она будет делать?
Я пожал плечами. Набрал полную ложку каши и проглотил, вспоминая прощание с Лери.
— Я сделал для нее все, что мог. Бросил, не раскрывая ее тайны. И ей сказал, чтобы никому не говорила.
— И что? — тихо спросила Аня. — В Солнечной думают, что ты, отец, бросил ее с ребенком? Из-за…
Из-за… Скажешь, из-за чего или кого, Аня?
Она молчала. Тогда проглотив через силу очередную ложку каши, уточнил я:
— Тебя это смущает?
— Что? — Она будто встрепенулась. — Что смущает?
— Что меня теперь будут осуждать в Солнечной. А если оттуда кто-то придет в крупные города, или увидятся с языкастыми торговцами, то весть поползет дальше. О Кейеле из Солнечной, способном защищать поселения от изголодавшихся волков, чудовищ, нежити, пойдет и другая слава. Нехорошая. Порочащая мое имя. Обо мне будут говорить как о том, кто бросил сына и бедную девушку, поверившую ему, выживать на окраине Фадрагоса, кто ни разу за все время не поинтересовался судьбой мальчика. И все ради…
— Мне все равно! — отрезала Аня и поежилась, будто от вечернего холода. Тем временем от костра исходил сильный жар.
Я кивнул и объяснил свое решение:
— Лери придется трудно. Но пока я плохой, а она хорошая, у нее есть шансы, что кто-то проявит к ней и ее сыну милосердие. Возьмет ее в дом, воспитает из парня мужчину. А я справлюсь с ненавистью к себе, как справлялся и раньше.
— Да, хороший вариант, — согласилась Аня, бестолково перемешивая кашу в миске. — А ненависть окружающих не помеха тем, кто привык в жизни полагаться только на свои силы. На Земле таких называли самодостаточными. Я тоже считаю себя самодостаточной, — сказала и втянула голову в плечи. — Ты…
Замолчала, будто задумалась, а я улыбнулся. Что это только что прозвучало? Согласие разделить со мной ношу в виде ненависти окружающих за Лери?
— Ты не учел одного! — нашлась Аня с продолжением мысли, или придумала не высказанному замену. — Мальчик вырастет и может захотеть отомстить тебе. Все-таки не думаю, что Лери скажет ему правду.
— Мы с ним справимся, — проговорил, испытывая особое удовольствие от фразы.
— И какими методами? — усилила удовольствие Аня, легко воспринимая мое «мы».
— Не знаю. Все зависит от него. Но я уверен, что обойдется правдой и клятвой духов.
— Нельзя! — не согласилась она, распрямляя спину и пронзив меня острым взглядом; в глазах плескался огонь. — Представь, каково ему будет узнать правду. Всю жизнь расти обманутым матерью и с ненавистью к невиновному! Ты как минимум сильно изменишь его отношение ко всем женщинам. Он ведь направит всю эту ненависть на нас! Вот так и получаются маньяки, убивающие девушек с особой изощренностью.
— Разве это должно меня заботить? — Я не донес кашу до рта. Несмотря на миролюбивую сторону моего прошлого, сказанное Аней все равно не укладывалось в голове. — Не я виноват в том, что с ним случилось. И при этом я проявил заботу о нем и его матери, жертвуя своей репутацией.
— Знаешь, стоит проявлять милосердие там, где мы можем пресечь появление зла. Думаю, таким подходом к жизни можно сделать мир лучше.
Добро и зло всегда будут уравновешивать друг друга, кто и как ни старался бы влиять на чаши этих весов. Но Ане я ответил другое:
— Хорошо. Я учту.
Она, вглядываясь в огонь, деловито кивнула и произнесла:
— А насчет случившегося с Лери и тобой сочувствую.
— Сочувствуешь? — Я вскинул брови и усмехнулся. — В самом деле?
Аня услышала. Точно услышала! Замялась на долю секунды, сглотнула, но, как ни в чем не бывало, продолжила:
— В деревнях и не такое случается. Я могу рассказать, что творилась в нашем поселении. Конечно, если захочешь. Такого не в каждой гильдии сочинителей придумают. Даже взять Фарека и Ваю. Это у которых я…
— Я пришел за тобой! — не в силах слушать ее, перебил я. — Пришел, не потому, что ребенок оказался не от меня. Я пришел за тобой.
Чувствуя, как края миски врезаются в пальцы, а каша встает тошнотворным комом в горле, отставил еду подальше. Глядя на Аню, крепко сцепил руки в замок и вдыхал глубже. Одолевала злость и нежность, желание встряхнуть девчонку… Нет. Женщину. Я видел перед собой женщину, о возрасте которой можно спорить. Передо мной сидела любимая женщина, которую хотелось встряхнуть, лишь бы она услышала, что нужна мне. И ее хотелось оберегать даже от самого себя.
— Я совсем забыла о Дароке, — свесив голову на грудь, едва слышно произнесла она.
— Я способен убить любого васоверга, — ответил я. Подавшись вперед, спросил: — Веришь мне?
Тени ресниц прятали ее глаза. Она молчала — я злился сильнее. Понимание, что не всех в Фадрагосе можно убить и тем самым обеспечить спокойствие Ане, бесило. Мог ли я убить Дарока, избегая в дальнейшем боев с васовергами? Возможно, надо было не спешить и найти такой вариант. Но я не нашел. И теперь вынужден говорить ей, что в каком-то роде служу Дароку. Что мужчина, которого она боится сильнее меня, стоит выше меня! Она думает о нем, сидя после долгой разлуки рядом со мной! Волтуар, Дарок… Я сжал кулаки, зажмурился. Тошно!
— Верю.
Клетка в груди раскрылась, выпуская кипящую лаву. Я выдохнул, чувствуя сильнейшее облегчение. Потер виски и сказал:
— Но я не стану этого делать. Догадаешься почему?
Она покачала головой.
— Потому что я верю, что ты и сама можешь убить любого васоверга.
— М-м… Могу.
Ветер покачал темные пряди, пощекотал ими девичью щеку, и Аня резким движением вытерла ее тыльной стороной запястья. Резко взглянула на меня — пламя усилилось в глазах, жадно впитывая отблески костра.
