От дома старосты донесся громкий смех. Женский… Я ходу прибавил, узнавая его, но через пару шагов все-таки застыл и оглянулся. Прислушался. Сад шелестел, шептался, листвой потряхивая и все заслоняя. Отсюда ни дороги толком нельзя было разглядеть, ни уж тем более двор старосты, но отчего-то хотелось. Как же Асфи на матушку смотрит? Лери тоже в последний раз скандалила, говоря, что взгляд у Асфи в сторону моих родителей такой, будто она на них глубокую обиду затаила. А саму Лери и меня Асфи избегала… Странная она, чужачка эта. Да и вообще чужаки вместе непростые собрались, зачем-то сюда пришли. Может, больна Асфи, не зря ведь у знахарки поселилась. И перепады настроения ее заметны, и к существам отношения я не мог не заметить: одних резко любит и над ними печется, а других, напротив, резко презирает.
Ветер снова принес заливистый и громкий смех, а я улыбнулся. На душе теплее стало. Красиво смеется, как-то невинно, что ли?
Я улыбнулся шире, представляя очередное собрание во дворе старосты, которое наблюдал иногда украдкой. Асфи выходила с друзьями по утрам и вечерам в поле: то мечами помахать, то кинжалами, то просто кулаками. В последние рассветы приобщила даже беловолосого шан’ниэрда, хоть исследователь и казался далеким от воинского дела. А после таких боев они дружно шли обедать к старосте, рассаживались на топчане под виноградником и могли просидеть целый шаг Солнца.
В сарае сырость застоялась, плесень порог разъела. Все пока не так страшно. Животина все равно всю жизнь Солнца на пастбище, а дышит дрянью только при Луне. В этот раз порог опять заменю, а там с отцом поговорю, чтоб сарай новый построить, с высокими полами. Может, под скос, чтобы вода стекала? В стене слив устроить, и пусть в землю уходит. А если отец сошлется на другие заботы — сам займусь.
Я постучал по дверному косяку, прислушиваясь и присматриваясь — сверху дерево хорошее, еще не прогнило, и термиты не завелись. В соседней пристройке не нашел нужного инструмента, поэтому воротился к дому, и почти дошел, но посреди двора остановился и невольно сжал кулаки. Беловолосый шан’ниэрд, на забор облокотившись, что-то у нас высматривал.
— Вам чего, уважаемый? — спросил я.
— С тобой поговорить хотел, — он улыбнулся, клыки показывая.
Я нахмурился, злость в себе несправедливую ощутил, но решил потерпеть и уступить. Подходя к нему, не знал, чем руки занять, а хотелось, поэтому ладонями потирать и бить стал, словно от грязи отряхивая. Остановился в метре от калитки и, большие пальцы за пояс зацепив, поинтересовался еще раз:
— Ну, чего вам?
Он внимательно рассматривал меня волчьими глазами, голову медленно к плечу склонял, точно оценивая. Пугало во мне увидел?
— Не надоело тут? — махнув хвостом и прищурившись, спросил он.
— Где — тут?
— В деревне. В город не тянет?
Мне даже отвечать на этот вопрос не хотелось. Вечно такие, как он, приедут с больших обителей с видом знатоков истинной жизни… А жизнь она тут, рядом. За ней идти никуда не надо.
Не дождавшись ответа, шан’ниэрд продолжил еще более дружелюбно:
— Я Ромиар. Прости, руку пожимать не стану. — И ладонь раскрыв, камень синий на веревочке показал. — Амулеты, притупляющие чувства, на исходе.
Я устыдился своей строгости к нему. Ему неприятно с людьми общаться, а он вот… и зачем, спрашивается?
— Кейел, — кивнул я. — Так о чем поговорить хотели?
— О скуке и хотел. — Он обвел насмешливым взором двор и часть улицы, затем пояснил: — Не знаю, чем себя занять. Как-то не видел у вас никого, с кем можно было бы весело вечер провести.
— Вы слишком смело ходите, — заметил я. — Влюбиться не боитесь?
— Боюсь, — признался он, амулет крутанув на пальце. — Но в четырех стенах усидеть не могу. Да и девушки ваши… Я к ним приглядывался, пока амулет новый был — что-то у вас с девушками туго.
— Немного, — согласился я и взгляд ненадолго отвел. Девчонки наши не заслужили, чтобы их вот так за глазами оценивали.
— Фангру заметил, — шан’ниэрд скривился, — безглазую и со шрамом на пол-лица. Это кто ее так?
— Нечисть в лес увела. — Я руки на груди скрестил и подбородок приподнял. Не нравится мне этот разговор. — Давно было.
— Ясно. Нечисть — это проблема всех фадрагосцев. А эльфийка? Мне показалось, что она полукровка.
Я покачал головой.
— В ней только четверть эльфийской крови, а остальное разбавлено человеческой и эльфиорской.
— Смесок, в общем.
И ухмыляется чужак нехорошо…
— Вы бы на нее не засматривались, — предупредил я.
— Из-за дружков ее?
Я скривился. О дураках высокомерных вспоминать не хотелось еще сильнее, чем этот разговор поддерживать. Надо бы сослаться на дела и уйти… Но я отчего-то глянул на дорогу, в сторону дома старосты, и беседу продолжил:
— Не друзья они ей. Есть у нас тут один эльф, родом не местный…
— Из обители?
— Да. — Чуть не скривился сильнее, а внутри все омерзение охватило, дрожью противной по телу прошлось. Старые синяки разболелись, будто не прошли за долгие десятки периодов. — Мнит себя главным, порывается других ребят своего возраста учить, как жить. Онкайла с ним давно, но они то сходятся, то расходятся.
— Чего ж мирно не живут?
Я фыркнул и с усмешкой сказал:
— Так она же смесок.
— Брезгует, выходит? — Шан’ниэрд белые брови высоко поднял и, удерживаясь за забор, назад отклонился.
— Он отрицает, говорит, что это просто у нее характер невыносимый.
— Скандальная?
— Есть немного.
— Но собой неплоха, да? — он мне подмигнул.
Я плечами пожал, улыбаться перестал. Онкайла хоть и высокомерная, как и вся эта компания, но никогда ничего плохого мне не делала.
— Я за ней не слежу, мне Лери хватает.
— Любишь ее? — серьезно спросил Ромиар.
— Люблю.
— И как давно?
Как давно? Что за вопросы? Смешной он. Мы с ней еще с детства то у нее во дворе, то у меня играли. Чуть подросли и к речке выбираться стали, и в лес вместе, и повсюду, пока урод этот в деревне не поселился.
Моя хмурость Ромиара не смутила, и он, не дождавшись ответа, полюбопытствовал с полуулыбкой:
— А она тебя?
— А вам зачем?
— Интересно, — беспечно ответил он и стал когтем забор царапать. — Тут только изувеченная фангра, гордая деревенщина-полуэльфийка и твоя Лери…
И на меня, не поднимая головы, желтыми глазами сверкнул.
Пальцы хрустнули от силы, с которой я кулаки сжал. Во рту сухо стало, а сердце застучало словно глубже. И Лери, смеющаяся громко, как назло, привиделась в объятиях этого шан’ниэрда. Будто нам с ней мало испытаний выпало. А затем зажмуриться пришлось и жгучую злость перетерпеть — зачем она с уродами связалась? Ничего… Опомнилась, ко мне пришла вовремя и теперь хорошо все будет. Наконец-то.
