Только две девушки… Он постоянно сидел взаперти, в доме, где богатство приедается и за пару рассветов.
— Это сложно? — полюбопытствовал я. — Жить взаперти.
— Я думаю, ты и сам знаешь, каково это.
Его вопрос застал врасплох. Еще не осознав его, я понял, что он странно отзывается во мне. Я опустил голову.
— Кейел, твой случай не удивительный для Фадрагоса, — голос исследователя звучал так, словно он извинялся, — но так сложились обстоятельства, что я разглядел его только в Солнечной. На твоем примере. Я стал сторонним наблюдателем за вами и скажу тебе опять же прямо: для меня вы там все идиоты.
Он сложил руки лодочкой и поднес к губам. Ненадолго закрыл желтые глаза, а после сказал мягко:
— Я не принижаю деревенских. Это говорит не мое высокомерие, а моя обида. Ты ведь уже расспрашивал, чем я занимаюсь в гильдии. Ты, как пришел в себя после болезни, каждый рассвет интересуешься исследованиями, будто у тебя имеется масса вопросов ко мне, но ты никак не наберешься смелости задать их. И я сомневаюсь, что тебе мешает страх. Думаю, в нас с тобой корни проблем сидят гораздо глубже. Они где-то там, — нахмурившись, постучал по лбу. — Тебе с детства говорили, что ты глупый и у тебя… скверные мысли? Это ведь не твои слова. Кто так назвал твои мысли?
— Мне не нравится этот разговор, — вместо ответа признался я.
— Никому не нравится, когда кто-то расковыривает нарыв. И мне тоже не нравится, Кейел. Они, — Ромиар склонился и вдруг, указав на дверь, перешел на громкий шепот, — свалились мне на голову, когда Луна была в самой силе. Приставили кинжал к горлу и толком ничего не объяснили. Асфи… Эта человечка не стала сразу говорить мне о своих планах, а лишь создала вокруг рой вопросов. Она ушла, а я остался один на один осознавать, насколько это может быть правдой: я — и Вольный. Ты видишь меня? — Выпрямился, вскидывая рогатую голову. — Разве я похож на Вольного?
Я усмехнулся. Мне не удавалось представить себя Вольным, а его и подавно.
Аня
Это все с самого начало было лишь в моих фантазиях.
Замок из песка стоял у лазурного берега моря. Волны накатывали, освежали, умиротворяли, удерживая огонь внутри — стремление к свободе, тягу к выходу за рамки. И замок этот был выше меня, больше, крепче. Мой замок. Волны не могли навредить такой громадине; они лишь питали его влагой, склеивали песчинки. Я жила в этом замке: из одних окон любовалась морем, на котором люди — такие как я, но лучше, — сияли счастьем. Глядя же в другие окна, выходящие на острые скалы, замыкалась в себе и быстро отворачивалась, стремилась забыть, что видела. Кого видела… С детства училась не замечать их. И каждый раз, как кто-то подводил меня к этому окну и заставлял смотреть на давящую размером и чернотой скалу, злилась, ругала прозревшего и уходила, виня его в нарушении моего спокойствия, придумывая ему ругательства.
Я жила в грезах.
Иногда резалась о подсохшие песчинки, начинала озираться пугливо и задаваться вопросом: какой смысл жизни в этом замке? Ходила по нему, придумывая способ открыть тяжелую дверь, ведущую к морю. Там — на берегу, залитом солнцем, — веселились те, у кого хватило сил и ума открыть дверь своего замка. Они смогли, а я нет.
И тогда я шла посмотреть на другую сторону — взглянуть мельком и быстро-быстро отвернуться. У острых скал от тяжелого труда гибли другие. Они сами виноваты, что разрушили свой замок вместо того, чтобы аккуратно открывать дверь. О них даже думать не хотелось. Я просто знала, что никогда не стану такой, как они.
А потом мой замок выбросило в пустыню… Он высох. Ветер срывал песчинку одну за другой и смешивал с колким песком под ногами. Как теперь собрать замок и именно из своего песка? Как уберечь стены и склеить их снова? Слез для этого не хватало, а ветер был неумолим. И в этой пустыне все было иначе — ни моря, ни скал… Не осталось и стен.
Однако Фадрагос не просто уничтожил мою уютную фантазию — он мешал создать новую.
— Что же в этом плохого? — спросила я.
Остановилась, выпуская из рук ногу мертвого мсита. Запрокинула голову к ясному небу. Ну и пекло! Вытерла пот, стекающий прямо на глаза, и потрясла воротником рубашки, хоть как-то охлаждаясь. Дарок не стал ругать за заминку и позволил отдохнуть. Выпрямился во весь рост, красуясь полуголым атлетическим телом, и зацепился пальцами за пояс.
— Мышцы болят? — спросил он, замечая, как я мну плечо и руку до локтя.
Болели не только руки, а все тело. И даже не из-за тренировок, которые для существа с любой подготовкой не проходили бы легко — васоверги тренировались на износ. Но все сражения мы прекратили еще несколько дней назад, а их заменили тяжелый труд и диета, постепенно подошедшая к полному голоданию.
— Немного, — призналась я.
— Надо будет размять перед ритуалом, — добил меня рогатый изверг. И ответил на мой основной вопрос: — А духи… что в них хорошего, Асфи? Они изнеживают и защищают слабых.
— Они уравнивают, — осторожно заметила, стараясь не разозлить Дарока неосторожными словами. — Это справедливость.
— Какая-то дерьмовая справедливость у тебя. Уравнивают, — протянул он с ухмылкой и сплюнул на землю. — Слабаков с сильными. Путают они, Асфи. Сила — это же не о размахивании кулачищами. Она у нас внутри, — застучал по груди. — Эта сила позволяет нам править, и это правильно. Вот как было хорошо тогда, когда никто духов не знал? Я тебе рассказывал, как было! И правильно это было! Соггоры мудро правили, и с нами они считались. Никогда нас за дураков не держали.
В эту секунду из-за дома показались остальные васоверги. Архаг нес на плечах тушу барана, Норкор и Гахсод волокли огромного мсита. Дарок заметил, что я отвлеклась на них. Поморщился, не находя во мне явной поддержки, снова сплюнул и, кивнув на нашу тушу, произнес:
— Потащили дальше. Солнце умирает, а мы еще и половины не перенесли.
Я повела плечами, улыбнулась в ответ на ленивую улыбку Архага и снова ухватилась за толстую ногу мсита.
За прошедшие дни, которые я прожила под одной крышей с «интеллигенцией» васовергов, мне удалось узнать о низшей расе больше, чем за все время скитаний по Фадрагосу. Все эти предубеждения по отношению к ним рушились, прямо как замок из песка, высохший без воды и оказавшийся под сильным ветром.
Они были… простыми? Нет, они оказались сложнее многих других рас, с которыми мне доводилось общаться. При этом с ними было просто, как ни с кем другим. Они были злыми, но добрыми; они были грубыми, но мягкими; их желания были понятными, но сложными для принятия. Эти парадоксы возникали в жизни с ними на каждом шагу. И в итоге быстро утомили… Пришлось признаться самой себе, что я легко поддаюсь предубеждениям и так же, как и остальные, боюсь, когда мой замок, созданный стереотипами, рушится. Как бы мы ни стремились к свободе — когда оказываемся предоставлены сами себе, боимся жизни без рамок. Быть может, еще — ответственности. Или Дарок прав: даже сильные боятся собственных слабостей. И чем слабее существо, тем громче он защищает свой замок.
