Социальная реклама
1. Дарт
День почти прошел, но наш голубь еще не вернулся. Я нервничал, стараясь скрыть это от Инги. Пока она осматривала дом в поисках полезных для нас вещей, я решил сварить чечевицу. Отварная чечевица с каплей оливкового масла и травами – прекрасное, сытное блюдо.
Я должен кормить Ингу. Я чувствую себя ответственным за ее здоровье и жизнь. Мы должны быть в форме и начеку. Я понимал, что в деревне нам не удастся задержаться надолго (я чувствовал, что везде – в городе и области – идут обыски и облавы). Это – временная передышка, плацдарм для первой попытки проникнуть к Метафизику, которая, скорее всего, окажется неудачной, – а потом надо будет уходить в леса и готовить там новую попытку. Я бы спрятал Ингу в лесу уже сейчас, я так боюсь за нее. Я отправлюсь на вылазку один. Но мы должны дождаться нашего связного, какой бы эфемерной ни казалась надежда.
Под окном пробежала собака.
В наступивших сумерках она теплилась, почти светилась. Молочно-белая, лохматая, худая, с черной подпалиной на боку. Она казалась спокойной – значит, нас приняла, а других приезжих здесь пока что нет. Инга выглянула в окно: «Дарт, давай ее покормим, а? Может быть, здесь есть тушенка?»
Собака остановилась, подошла к крыльцу (лапы по деревянному полу веранды стук-стук), деликатно поскреблась в дверь, что-то пробормотала. Действительно, издаваемые ею звуки не были ни сдержанным рычаньем, ни тихим скулежом, а напоминали несколько слов, сказанных неразборчиво сиплым голосом пожилого человека. Может быть, она имитировала голос хозяина – но где он сейчас? Я впустил собаку, она встряхнулась на коврике и, как воспитанный гость, несколько раз провела подушечкой каждой лапы по ворсистой поверхности. Мы удивленно переглянулись.
На кухне она тоже вела себя воспитанно. Села у стула и ждала, пока я вскрою банку консервным ножом, а Инга найдет для нее удобную миску. Ела она аккуратно, не жадничая, но и не мешкая. Закончив, признательно посмотрела на Ингу (не на меня). Прошла в комнату, мы – за ней.
На подоконнике сидел наш голубь. Взъерошенный. Лапка обернута клочком бумаги. Бросились к нему. Инга дрожащими руками сняла записку. Я смотрел через плечо. Почерк Метафизика изменился. Записка выглядела телеграммой: «БАШНЯ ФАСАД ОКНО 13 ЭТАЖА (НИЖЕ СТЕНА БЕЗ ОКОН) ЛОСКУТ НА РЕШЕТКЕ ДЕРЖИСЬ ДАРТА ЯТЕБЛЮ».
Инга заплакала и поцеловала записку. Голубь перетаптывался на окне. Я сбегал на кухню и нашел для него пшена.
Никакой ревности я не чувствовал. Никакой боли. Только ускорение. Работы мозга, бега крови, движения всех своих сил. Во мне разгонялась готовность действовать. Я бы сделал что угодно, чтобы ей стало легче.
– Я сейчас все придумаю. Не плачь. Я же тебе говорил, они обманули всех. Это были фейковые похороны. Слава космосу, он жив.
Она улыбнулась сквозь слезы:
– Космос любит нас.
Это было нашей давней шуткой – и не шуткой. Мы чувствовали себя жителями космоса, думали о нем, обращались к нему, надеялись на него. Он всегда был нашей родиной. Пространством – но и бесконечным существом. Иногда последнее выходило на первый план. Космос, эфирный-кефирный медбрат, как писала Инга. Буквальные космонавты нас бы не поняли.
Вдруг, сжав мои ладони, она заговорила быстро-быстро:
– Дарт, едем к нему сейчас! С ним могут что-то сделать! Мы должны опередить их!
– Подожди, подожди, – я, лихорадочно соображая, вглядывался в ее черты и лица собаки и голубя (а это были осмысленные, поддерживающие нас лица, и никак иначе). Наконец что-то перещелкнуло, и я крикнул: – Эврика!
Все вздрогнули.
– Тихо, – Инга оглянулась. Она была как струна.
– Слушай, – прошептал я. – Автоподъемник с люлькой. Вот что нам нужно. На таком работает мой старый друг.
– Промышленный альпинизм – так, кажется, это называется? – она «включилась»
– Да. Он развешивает рекламные постеры на высотках.
– А ему можно доверять?
– Мы давно не виделись. Но это же друг дворового детства! У него такой характер был. честный до патологии.
– Ладно. Надо рискнуть.
– Я позвоню ему.
– Лучше сразу поехать.
– Ты права. Постер будет нашим прикрытием, чтобы оказаться у нужного окна.
– Только это должен быть постер социальной рекламы, – задумчиво сказала Инга. – Настолько убедительный, чтобы они не могли вам отказать.
– Что это должно быть? Плакат «А ты уничтожил поэтические книги?» – горько усмехнулся я.
– Хорошая шутка. Ты еще скажи «А ты вычислил поэта?»
Инга была остроумна – точечно, сиюминутно. Потом это гасло, она размазывалась, и у нее оставалась только слабость. Слабая, декадентская, клонящаяся к земле красота – то, что меня прикручивало к ней. А она выныривала из забытья и обретала ум и четкость.
Я рассмеялся.
– Ты права. Должно быть что-то, понятное всем. Универсальное.
– На нем… – проговорила Инга, глядя в пустоту, – пусть на нем будет изображено лицо. Первое лицо государства.
Она сказала это так тихо и твердо, что я похолодел.
– Инга!
– Выхода у нас нет.
– Это гениальный ход. Он очень простой. Но очень рискованный.
– Я понимаю, этот жест выглядит как пародия. Но он поможет выиграть время. Портрет парализует их подозрительность.
– Так. Но ты никуда не едешь.
Она, вся взбрыкнув, попыталась возразить, но я накрыл ей рот ладонью:
– Не едешь. Более того: я думаю, тебе стоит уходить в лес. Возьмешь с собой немного еды и собаку. Голубь будет со мной.
– Гур-гур, – вставил свои пять зернышек голубь.
– Мы будем ждать тебя в доме, – возразила Инга. – здесь есть подпол.
– Ладно. Но в случае опасности уходишь в лес. Оставляй какие-нибудь зацепки для нас.
– Хорошо, – лицо ее стало строгим. – Где вы найдете постеры?
– Их в городе очень много. Там еще лозунги типа: «Будущее России – наше общее дело», «Я горжусь сознательными гражданами», «Безопасность народа – государственная задача номер один», и тому подобное.
– Подойдет любой вариант. Надеюсь, вы проедете на территорию без помех.
И тюремщики, и узники должны быть ближе к своему президенту. Нормальная идея.
– Мы будем искать окно и размещать прямо под ним. Как я понял из записки, там окна идут только начиная с тринадцатого этажа.
– Да-да, – сказала собака, усиленно виляя хвостом. – Да. Гав-гав.
– Я найду его. Я тебе обещаю.
– Вот только решетка, – взволнованным шепотом произнесла Инга.
