Всегда говорил: условия надо ужесточить.
Я предлагал заказать в камеры цепи, но меня не услышали. Я говорил: заключенным не хватает экзистенциального опыта. Потому-то и толку от них нет.
Да и гости, что приходят к ним по делу или из любопытства (находятся смелые), пожалуй, что и не лучше. Из слоев так называемой интеллигенции. Их не поймешь – либеральной или как. Что-то я не видел настоящей патриотической интеллигенции из числа писателей, филологов и прочей гуманитарной шушеры. Вся она гнилостна и либеральна, вся, насквозь! Даже те, кто из осторожности называет себя «центристами». Какие нафиг центристы? Любовь к Родине должна быть в центре центриста, там, где сердце.
А у них – что? Глупые мечты о славе, личных бонусах и моральных дивидендах. Ах, они чистенькие! Ах, они за гуманизм!
А на деле мелочный, самолюбивый сброд, любящий почесать языком о том о сем, перетереть косточки деятелям истории.
Да вам их жизнь и не снилась! Не гуманизм это, а сплошное чистоплюйство и эгоизм. Всё судят прошлое, судачат о прошлом.
А прошлое что? Оно уже прошло. Мимо них. Всех этих любителей сомневаться во всем. И особенно в нашей внутренней политике.
Не всё, говорят они, видите ли, так однозначно! Это их любимая присказка. Ошибаетесь, идиоты. Все однозначно. Все.
Налью-ка еще. Вот сяду и попробую да, написать… черт его бери… это… стихотворение. По заданию президента. Я ведь тоже не лыком шит! Что ж вы думаете, наша Академия не дает мозгов? Понимания сложных систем? Элементарной грамотности? Неужели мне недоступно плетение каких-то словес? Если мне доверено развязывание узлов так называемых человеческих судеб… Честно говоря, я никогда особо не читал поэзию. Только в детстве, в школе. Всегда чувствовал, что она окажется вредной штукой. Но у нас в старших классах была учительница литературы. Такая… ух! Только что из педагогического. Юбочки-колготочки… фу ты ну ты. Помню, что-то такое я пытался ей написать, и даже в рифму. Про осколки души в какой-то тиши. Лицо красивое такое.
И фигурка ничего. Добрая, не посмеялась. Давно это было… Ну, посмотрим. Тряхнем, так сказать, стариной. Может быть, еще не заржавело. Отличу, если надо, сравнение – ёшкин кот, вспомнил! – от этой… как ее… светафоры. Сумею, так сказать, осветить и сравнить. Но главное – понимать, что такое рифма. Краеугольный камень! Это когда раз – и строчки заканчиваются похоже друг на друга. Как жизни людей. Начинаются по-разному, заканчиваются похоже.
Надо взять и связать между собой ключевые слова, стараясь не добавлять отсебятины. Отсебятина – это всегда плохо, всегда нештат. Что тут мудрить? Президент дал слова – надо увязать их логикой. И чтобы было красиво.
Поехали:
Россия, ты – мир, а береза у дома – судьба.
Да, именно так! Россия – это целый мир для нас, и другого нам не надо. А береза – самое что ни на есть российское, родное дерево. И судьба наша – жить здесь, среди родных людей и белоснежных берез. Никогда мы не бросим наши березы – вот какой я вкладываю сюда смысл. Что непонятного? Конечно, судьба – это громкое и страшное, неотвратимое слово. Но оно отлично смотрится в конце строки. Ага, четыре заданных слова пошли в ход. Да я молодец! Ну-ка дальше:
Мы с тучами бьемся за солнце, не помня себя.
Ясно, что президент – это солнце. Враги тучи. «Судьба» и «себя» вроде звучат похоже. Вроде рифма. Ай да Мокрецов! Надо еще сравнений подпустить. И чего-то загадочного (так же обычно в стихах бывает?).
Заря точно кровь… И тревожное время песка
Красиво, черт возьми!
Стоит у порога. Дорога, как жизнь, далека.
Во как я завернул! Время – песок, ага. Песочные часы вспомнил. Время всегда тревожное. Песок у порога – нормально. Жизнь равна дороге. Восемь обязательных слов на две строчки. Слабо вам, поэтишки?
Где сила простора, забвенье не страшно в бою.
Сила простора – это преимущество нашей необъятной территории, ясное дело. Ну а бой с врагами все еще идет (тут я от себя немного добавил).
Незримо качнемся у вечности на краю.
Ну, это об опасности нашей службы я ввернул. Конечно, мы рискуем. Где вечность – там и смерть. Вечность, бесконечность… Странно легко у меня выходит вся эта муть. Пять слов на двух строчках использовал.
Пусть космос велик черно-белый, но мы на земле.
А куда еще черно-белое ввернуть? Тьма – черная, звезды – ярко-белые такие… примерно.
Ждем правды, как нового дела ждут скрепки в столе.
Вот и скрепки. Они действительно в столе у меня лежат, в коробке. Написано: «Канцелярские скрепки». Я ими скрепляю бумаги. Досье на своих заключенных, их «личные дела». Вообще-то для порядка в стране на каждого гражданина должно быть заведено отдельное дело. Папочка. На каждого! Независимо от того, замешан он в чем-то или это еще не доказано. Абсолютно невинных нет, разумеется. Нам необходимо учитывать всех. Мы работаем над этим. В принципе, в бумажном виде «дело» мне читать удобней, чем в компьютерах-ноутбуках. Я люблю по старинке. Берегу глаза.
Ну вот. Я чувствую нечто вроде куража, какой-то запрещенной радости.
Ай да Мокрецов! Ай да сукин сын! Если этот мерзавец Ветлугин снова откажется работать, может быть, мне стоит показать свой вариант Ушакову? А что? Текст, так сказать, экономичный. Однако все условия соблюдены. И не без красоты, хе-хе. И патриотизма хоть отбавляй. Может, и подойдет. А Ветлугина мы все-таки заставим. Попозже. И не такие замочки открывали. Мы его дожмем.
На всякий случай сверюсь со списком. Ничего не упустил? Так, так… О, ё! Бляха муха! У меня же нет «будущего»! Куда же присобачить «будущее»? Не вмещается ни в одну строку.
Развязка
1. Дерево
Когда они вошли, я стоял у окна и смотрел на деревья. Древесные братства покачивались вдалеке. Я сломал два пальца, пока раскрывал створку. Листва ладоней порвалась. Зеленые ошметки осыпались на пол камеры, подобрать их я уже не мог. Ветер раздувал задубевшую робу, и она хлестала меня по негнущейся спине.
Ветер свободы. Он был и нежно-теплым, и прохладным – сразу. Он разбивался о перекрестья решетки.
Я покачивался, чувствуя, что уже не сделаю ни шага. Утром я еще ходил взад-вперед по камере. А когда остановился, ступни сразу пустили корни сквозь растресканные подошвы. Старые итальянские ботинки наконец лопнули.
