– Мой друг настолько потерял голову из-за девчонки, что сосался с парнем на пикнике журнала «Афиша», представляете?
Первый не отвечает. Тогда я поворачиваюсь ко второму:
– Вы не читали раннего Лимонова?
– Че ты побеседовать решил?
Сели под табло, скоро загрузимся в самолет.
– Скучаешь по дому? – спрашивает первый.
– Да я бы лучше в Москве выписался.
– Может, и лучше. Но нам тоже работа нужна. – Больше первый говорить не будет.
Зато второй вдруг решает ответить:
– Читал книгу «Палач».
– А, ну это скорее проходная книга, на мой вкус. А в первом романе он описывает отчаяние от утраченной любви. Герой начинает сосать хуй негру, чтобы заглушить боль. Мне интересно, придумал это Лимонов или на самом деле отсосал? Мне нравится такой миф: что он жил в психозе и даже сам не знает, было ли это в его голове. Но, конечно, было, все, что было в психозе, это реальность.
– А как он потом в тюрьме сидел? Он же сидел? После такой книги? – второй конвоир оживился.
– Ну он же уже в почтенном возрасте был… Наверное, если бы в юности сел, то пришлось бы отвечать за написанное.
В толпе пассажиров продвигаемся в автобус. Нас пропускают вне очереди. Первый идет по трапу передо мной, у него мои документы, второй – за мной. Проходим вглубь по салону, и я оказываюсь на сиденье между ними.
– Как думаете? Что страшнее: психушка или тюрьма?
– Смотря какая дурка, – говорит второй.
– Смотря какая тюрьма, – соглашаюсь я.
Самолет взлетает, я начинаю усиленно зевать, чтобы не закладывало уши. Здорово, повидаюсь с отцом. Но хотелось бы быть с женой. Не замечаю, как засыпаю. Меня будят, когда разносят еду:
– Вам рыбу или курицу, молодой человек?
Я выбираю курицу, так как конвоиры взяли ее. Спрашиваю:
– Хотите, мужчины? Готов поделиться курицей. Я просто стараюсь не есть мясное. Вообще, я веган.
– Да ешь, – отвечает первый. – Выйдешь, вернешься к диете.
Чтобы не испортить ему настроение, я ем курицу. Ладно, курица не свинья, математике ее не научишь, думаю я. Вот так становятся фашистами. Но первый конвоир не поскупился на реплику, я не могу его ослушаться.
– Вот так и становятся фашистами, – произношу вслух. – За компанию, из покорности.
Мужчины едят, они не отвечают мне.
Раннее утро. Мне выдают пижаму. Отделение облезлое, старое. Затхлый запах, сразу понятно, что мы в провинции. Сонная санитарка оформляет бумаги. Санитар – престарелый здоровячок – наблюдает за мной на всякий случай. За окном еще черным-черно. Конвоиры расписываются, пожимают мне руку.
– Удачи, – говорит второй.
– А у вас будет отсыпной? Когда вы в Москву?
– Завтра утром. Пока!
– Пока!
Эта палата очень большая. Здесь временно проживает примерно пятьдесят человек. У них как раз подъем. Кто-то уже оделся, топчется у кровати, кто-то еще лежит, кто-то стонет, кто-то бормочет. Казарма сумасшедших (и не только) мужчин, здесь же лежат подростки. Меня подводят к свободной койке. С собой у меня тетрадка, ручка, зубная щетка, паста, дезодорант, книга «Дом на краю света». Ванные принадлежности забирают, остальное вроде можно держать в палате. Я кладу пожитки на одеяло.
– Ручку пока нельзя, – говорит санитар, замечая ее. Забирает и выходит.
Тут же какой-то парень хватает мою книгу.
– Можно? Я быстро прочитаю.
– Конечно, читай.
Вроде выглядит он нормально. На секунду я пугаюсь: а вдруг ему не понравится, что там есть описание гомосексуальной ебли? Да какая разница, я же не на зоне. Автор книги – не я. Да и там вроде бы это не очень живописно описано, на такое не задрочишь при всем желании.
На обеде я оказываюсь за столом практически с одними подростками. Некоторые из них выглядят совсем неадекватно, некоторые не могут даже нормально говорить. Тарелки и ложки из мягкого металла, кажется, алюминиевые. Сам чувствую себя как подросток в детской тюрьме. Машинально отделяю куски печени от гречки. Пиздюк рядом замечает, у него уже пустая тарелка.
– Ты это не хочешь? Отдай мне.
Протягиваю тарелку, чтобы он взял себе печень:
– Лови.
Коридор неудобный, извилистый. Мой друг работает заместителем у губернатора Тулеева, я звонил ему и спрашивал, может ли он помочь. Я должен был миновать этот этаж. Странно, что ко мне не приходит отец. Похоже, мой московский врач ему не позвонил и не предупредил, наплевав на мое отправление. Мне сегодня телефон никто не выдавал. Так и шатаюсь до ночи по углам. Палата – коридор – туалет. На ночь выпиваю таблетки.
Просыпаюсь в поту и с головокружением. В темноте рядом стонет связанный мужик. Встаю и выхожу поссать. Иду мимо тел: храпят, шевелятся, бормочут в полусне. Чистилище.
– А ты куда? – говорит мне дежурный.
– В туалет.
– Зачем?
– Поссать. Как это зачем?
– На первый раз прощаю. Но ночью нельзя.
– Как это?
– Так это. Еще раз встанешь, свяжем нахуй.
Он повторяет уже сам себе, как бы конспектируя, уже без агрессии:
– Поссать… Ночью нельзя… Свяжем…
Умываюсь в туалете, немного смотрю через решетку на улицу. В свете фонаря падает снег. Здесь уже совсем зима.
В Москву приехал Лео. Я позвал его посмотреть мою пилотную серию. Он прошел на кухню, я открыл нам по сидру и сказал:
– Вообще-то, я уже не могу тут находиться и не хочу смотреть эту чепуху. По уровню и качеству получилось что-то вроде твоего первого фильма.
– Это какой ты считаешь первым?
– Тот самый. «Погладь мои волосы! Погладь…»
– Понял, спасибо. Давай посмотрим, не кокетничай, – сказал Лео.
– Я тебя предупреждал.
Я притащил ноутбук. Мы посмотрели где-то половину, а потом была сцена, где герою мерещились женские зады. И я увидел Дашину попу в трусиках, ее актерский дебют. Вот здесь, в паре метров от меня, она лежала прямо на этой кровати в этой проклятой квартире.
– Блять, надо вырезать это, – сказал я и захлопнул свой мак.
– Ты чего? – спросил Лео.
– Она то приходит, то уходит. Но, мне кажется, больше не вернется, – сказал я, чуть не плача. – Прости. Просто черной пиздой накрывает, и все, привет.
– Пойдем, я тебя угощу пивом с сидром, – сказал Лео.
– То есть пока.
