меня повсюду сопровождаешь как невозможная жена
во все гостевые списки клубов и хостелов вписана
Теперь я живу в отдельной палате. Оказывается, я все-таки созвонился со своим другом Алексеем перед тем, как меня этапировали. Совсем этого не помню. Хотя иногда мне кажется, что помню. Как такое бывает? Папа мне сказал, отец сказал, что было, да, созвонился. Друг Алексей работает заместителем Амана Тулеева. Кажется, я уже в сотый раз это рассказываю. Алексей сделал так, чтобы я не затерялся среди рядовых сумасшедших, – все-таки я писатель, звучный голос Кузбасса, хоть и давно не живу на малой родине. Один звонок Алексея спас меня. Иначе путь был бы сложнее. У меня есть отдельный туалет, стол, кровать, окно. Все ветхое и старое, но чистое. На столе лежит тетрадка, ручка, плеер. Один минус моего положения в том, что в мою туалетную комнату постоянно кто-то заходит, чтобы сварить там чифирь, спрятать что-то, побыть в одиночестве или, реже, подрочить. К счастью, под препаратами дрочить не очень хочется. Условия у меня намного лучше, чем если бы лежал в обычной палате.
Целыми днями хожу по коридору. Таких, как я, не очень много, к моему удивлению. Большинство людей просто лежат в постелях между приемами пищи. В постоянном марафоне только трое: я, Саша из столовой и Саша-святой. Саша из столовой рассказывает мне такое, пока мы гуляем напротив окон:
– Я по-настоящему вижу чертей. Видишь мои руки? Я хотел убить себя, не в шутку. Не хотел, чтобы они забрали меня. Думаю, что здесь и останусь.
– Нормально. У тебя хотя бы работа есть.
– Да, столовая – лучшее место.
Саша-святой говорит:
– Я видел свое будущее. Мне предстоит исцелять людей. Я знаю это. Хуйня, что я грабитель и дурак.
– Может быть, это один из вариантов будущего? Вот ты зря нюхал клей вчера.
– Да, зря. Но я справлюсь с собой.
Мы какое-то время ходим молча, потом он говорит:
– К тебе же ходит мужик. Батя твой? Отчим?
– Отец, да.
– Попроси его купить мне крестик? Я отдам. Тут, на территории, есть часовня. Там они стоят по тридцать рублей. Пожалуйста.
– Окей, братан. Клей не нюхай.
Устаю ходить. Захожу в палату, сидеть тяжело, но я пытаюсь. Пишу стихи. Пару строк нужно написать, каждые несколько часов заставляю себя. Почему-то мозг как будто утратил эту способность. У меня есть музыка в плеере, которую я делал с Никитой «Тиссераном» Моисеенко. Музыка хорошая. Но ничего не получается, от нейролептиков я лишился этого дара. А может быть, просто он где-то спит, может быть, мой талант сейчас в коме и станет сильнее, когда проснется. Сейчас важно другое – выбраться отсюда. Вернуть жену. Стараюсь не думать о ней, что будет, то и будет. Включаю аудиокнигу, это роман «Сто лет одиночества». Оказывается, не такая мощная книга, как я думал. Читал ее еще в десятом классе. В те поры я впервые выступал с репом, даже с «рэпом» – до знакомства с Костей мой мозг изобретал довольно пошлый попсовый рэп. Двухтысячный год, осень.
– Иди к психологу, – говорит санитарка, приоткрыв дверь. – Тебя ожидают.
Мне дают бумагу, надо пройти тест. Сажусь в своей палате, заполняю. Там очень много вопросов, но они очень простые. Люблю ли я читать научную литературу, хороший ли у меня аппетит. Я чувствую некоторую сложность: с одной стороны, как будто могу ответить и «да», и «нет», но все же каждый раз есть хотя бы один градус, на который можно сместиться, чтобы выбрать единственно верный ответ. У меня получается ответить на 566 вопросов не отрываясь. В голове не остается ничего. Вот бы найти такую работу, подумал я. Целыми днями отвечал бы на эти нелепые вопросы.
Возвращаюсь к психологу. Это добрая тетя, ей чуть за пятьдесят.
– Как ты так быстро?
Она берет мою бумагу и кладет ее в сканер. Тут вся техника с девяностых годов, она издает звуки, от которых мне хорошо. Ностальгия. Тетя-психолог распечатывает бумагу с результатами теста.
– Смотри, – говорит она. – У нас есть проблемы. Получился идеальный треугольник.
– А в чем проблема?
– Я за двадцать лет ни разу такого не видела.
– А чем плох треугольник?
– Не знаю, плох ли сам треугольник. Но тебе явно не хорошо. Думаю, у тебя некоторые проблемы с логикой.
– Ответил нелогично?
– Логично. Слишком логично, даже страшно. Тебе знакомо значение слова «компромисс»?
– Я писатель. Конечно, в моем лексиконе есть такое слово.
Она вздыхает, говорит, что обсудит мои результаты с лечащим врачом. Мне же сейчас предлагает идти на ужин.
Сквозь сон услышал голос Лёджика:
– Ха-ха, Жука, у тебя встал.
Лёджик дернул меня за плечо. Я не хотел отпускать сон, он был грустный, но там должен был состояться секс. Во сне я был взрослый и девчонка со странным именем или псевдонимом с первого взгляда решила мне отдаться.
– Что случилось?
– Че стоит-то? Снилось, что дрочишь?
– Взял бы да помог другу, – я мотнул вверх заключенным в джинсы стояком. Лёджик засмеялся и отпрянул.
Выходит, я уснул прямо на берегу реки, лежа на спине, накрыв глаза рукой. Теперь ко мне медленно возвращалась четкость зрения, вид на широкую реку и прибрежные деревья. Камни, сооружение водозабора, тоскливый вечер ранней осени.
– Смотри, Козырь че творит!
Наш приятель Козырь прыгал по ручью, впадающему в Томь, прямо в ботинках.
– Козырь! Там же канализация стекает! – крикнул я.
Он застыл. Посмотрел вниз и выбрался к нам. Я поправил опадающий член и поднялся на ноги. Спустился к воде, потрогал ее: уже холодная. Хотел искупаться, пройдя выше по течению, но дело рисковое, можно и простыть. Потрогал лицо. Нос у меня болел, вспух. Я аккуратно достал несколько кровавых козявок и отправил их вниз по реке. Плывите в город из нашего поселка. Сегодня я написал настоящий длинный рэп-текст, в котором унизил двух одноклассников. Они – мои идеологические враги, братья-близнецы, или «сестры Зайцевы», как мы их прозвали в честь поп-дуэта. Но не очень похожи, конечно, на сестер, хоть и фамилия такая же, – это очень высокие и жилистые любители тяжелого металла. После моего выступления на большой перемене один из них дал мне в лицо. Я упал, засмеялся, встал, решил, что не давать сдачи будет более эффектно. Ведь я и так победил. Ничего, физически как-нибудь потом расквитаюсь с дебилом. До этого я никогда не писал столько строк сразу, как же это было здорово! Все-таки я их задел по-настоящему. Один за другим, четкие, ясные, они пошли, мои рифмованные стихи. Надо запомнить этот день в сентябре девяносто восьмого. Сегодня родился я – настоящий. Через пару лет я буду выступать на фестивалях, а через пять уже, может быть, стану звездой андеграунда, как лучшие рэп-поэты, которых я недавно открыл: Грюндиг и Дельфин. Это, кажется, Дельфин сказал в интервью, что, только если пишешь, можешь назвать себе «рэпер».
