Одиннадцатого ноября мы с Костей оказались на сцене петербургского клуба «Танцы». Это был первый концерт макулатуры, место мне очень понравилось, персонал отнесся к нам хорошо, угощали выпивкой, мне сделали вкусный веганский сэндвич.
– В следующий раз пообещай приехать с ночными грузчиками! – требовала барменша.
Вход был свободный, мне и Лене оплатили проезд из Москвы и обратно. На концерте было человек тридцать. Не был уверен, пришли люди послушать нас или просто выпить, поэтому перед сэтом я сказал в микрофон:
– Извините, мы группа макулатура и сейчас презентуем альбом «детский психиатр». А также споем (прочитаем) новую песню «жан-поль петросян». Все это займет около сорока минут, потом вы сможете продолжить выпивать. Выслушайте нас, пожалуйста.
Эти треки были выучены и отскакивали от моих зубов. Были Сжигатель, Марат и Валера Айрапетян с целой семьей. Да, он взял с собой маму, жену, сестер. Накануне мы пили коньяк, и его армянско-русское семейство представляло собой основу фан-базы.
– Давай, сынок! Мочи! – выкрикивал Валера из-под сцены. Он кивал головой, разглядывал людей, подбухивал и немного смущал меня своей непосредственностью. Но в то же время без него вечеринку представить я не мог, это было бы слишком уныло.
Выступили хорошо, Костя пару раз забыл включиться, но я подхватывал его куплеты, и он нагонял. Когда программа была закончена, люди хлопали и просили на бис. Кажется, искренне. Наверное, это были наши слушатели, а не случайные пассажиры. Я всматривался, как они выглядят. Приличные ребята, растерянные любители медленного чтения, но не те обблевыши, которых обычно встречаешь на литературных мероприятиях.
– Давай еще раз «Ксению Анатольевну»! – попросил Валера.
Я сказал в микрофон:
– Он поил меня коньяком вчера. Отказать этому хачику я не могу.
Потом, естественно, хорошо выпили. Когда мы с Леной ехали обратно, в поезде стало очень грустно. Я держался за свою банку пива и смотрел через окно плацкарта на удаляющийся город, который казался таким родным.
– Скучаю по Петербургу. Там почти все мои друзья.
Лена сказала, что я могу возвращаться туда, если хочу. Пока у нее будет сессия в Кемерове, я могу поехать в Петербург, все равно работы в Москве у меня нет. Там что-нибудь решим.
Но в Москву приехал Маевский, самый красивый басист Поволжья. Родной брат Михаила Енотова. Полтора месяца мы тусили вместе, «искали работу». Если точнее – пили водку, украденную в «Патерсоне», и слушали композицию репера Бабангиды «Дисс на Шока». Мы понятия не имели, кто такой Шок, но, судя по песне, его было за что унижать – песня была гениальна. Она спасала нас.
– Дмитрий Бамберг жидок ебаный / ненавидит свою маму, на зоне его в туза ебали / как Кен ебал Барби… – подпевали мы этим грандиозным стихам.
– Мужики что пьют? – спрашивал Маевский.
– Володю! – отвечал я.
Мы резко чокались, выпивали, занюхивали морской капустой, листали толстый справочник «Работа и зарплата», звонили в разные конторы. Большую часть собеседований пропускали, но иногда ходили куда-то. А иногда совсем пьяный Маевский не выдерживал и орал в трубку вместо ответов на вопрос об опыте работы и образовании:
– Маевский!
Я смеялся, протягивал ему новую рюмку и спрашивал:
– Что пьют мужики?
– Володю, – вяло отвечал он.
Потом он стал набирать телефоны разных вакансий и уже без всякого здравствуйте орал в трубку:
– Маевский! – и бил ей о телефонный аппарат.
Потом мы засыпали в обнимку. Лена уже была в Кемерове. На работу таким образом устроиться не удавалось. Сосед Пушкин смеялся над нами, ласково называл петушками и показывал фотки наших пьяных тел, заснятых им в нелепых позах на мобильник.
Двадцать пятого декабря я снова был в «Танцах». На этот раз выступали ночные грузчики – приехал с Михаилом Енотовым. Он был при невесте. Пока мы чекались, туалеты протекли. Барменша и арт-директор, смеясь, черпали вонючую воду. Барменша была милая в этих перчатках и резиновых сапогах.
– Под ночных грузчиков должно быть только так! – сказала барменша.
Я был без Лены, она застряла в Кемерове надолго. В тот вечер было сорок семь человек по билетам, стоил наш концерт сто рублей. Как раз хватило оплатить проезд. На этот раз я подготовился хуже, у меня было похмелье и болела скула. Мы протусили тут пару дней перед концертом, а позавчера ходили на литературное мероприятие, где Сжигателя трупов награждали дипломом подающего надежды петербуржца. На крыльце, кажется, Союза писателей здоровенный поэт в белом пиджаке и с видом убийцы спросил у меня прикурить, а я предложил прикурить от жопы.
– Сломался прикуриватель? – спросил поэт, когда я отлетел в сугроб.
– Да, что-то огня в жопе уже не так много, – горько ответил я. – Что же ты шуток не понимаешь?
Поэт помог мне выбраться из снега. Зимней обуви у меня не было, в ту зиму я ходил в рваных кедах и задрипанном пальто. Приходилось пить очень много, чтобы не заболеть.
– А парень-то нормальный, – ответил поэт. – Пошли накатим.
Так пролетели предшествующие репу дни, и я подготовился к выступлению не очень хорошо. Я подходил к микрофону, а в голове мельтешили флешбэки, как какая-то бабушка бьет меня сумкой, когда я пытался украсть пару казенных бутылок водки. А потом спал со Сжигателем и его девушкой Яной, и они обнимали меня, как малыша, с разных сторон.
Михаил Енотов тоже волновался. Но подготовился он хорошо и держался молодцом.
– Это мой друг обезьяна, – сказал он, указав на меня. – Вы бы не поняли, для этого надо знать его хорошо, как я. Когда он волнуется, голос его звучит как у подростка, изображающего мужчину.
– Спасибо, что пришли посмотреть и послушать, – сказал я.
Все прошло душевно, хоть я и сбился несколько раз. Мне хотелось дать себе во вторую скулу, и я думал, что Михаил Енотов будет ругаться. Но он был доволен выступлением, даже не обратил внимания на мелкие косяки. Люди подходили пообщаться, делились впечатлениями. Кто-то из них уже читал мои рассказы. Арт-директор сказал, что мы можем пить на баре сколько влезет. В итоге все разошлись, метро закрылось, а в баре остались только я и мой приятель по прозвищу Философ.
– Как тебе концерт, друг?!
Он только кивал. Я спрашивал барменшу:
– Как тебе концерт?
– Вообще класс, моя любимая группа.
Барменша наливала, я спрашивал:
– Да как тебе концерт, ебаный друг-философ?!
Он кивал. Потом сказал: нормально. По-моему, он уснул на подоконнике. Я взял коктейль и валялся на сцене под проектором. Барменша подошла и начала целовать меня. Она поглаживала меня по ширинке, но хуй в руку не брала. Пожалуйста, попросил я. Достань его, возьми в рот. Мне это необходимо. Это вопрос жизни и смерти.
